Опекун - [15]
До прихода опекунши я покормил Машку обедом в кафе под домом, сам есть еще не хотел. Мы купили торт и стали ждать инспекции.
— Как в школе? С айфоном больше не приставали? — спросил я, положив перед Машей гроздь винограда.
— Не, — лаконично ответил она.
— Как Ира Белявская? Злится на тебя?
— Не знаю, — Маша пожала плечами. — Я с ней не говорю.
— А с другими девочками? Ты совсем ни с кем не дружишь?
Маша выплюнула косточки, но промолчала, снова пожав плечами.
— А мальчики? — автоматически спросил я, в общем-то, понимая бессмысленность вопроса. Мала еще.
— Мальчишки просто дураки, сиротинушкой дразнят.
— Так ты и есть сиротинушка, чего обижаться-то? — засмеялся я.
Маша молча ела виноград.
— У тебя скоро день рождения. Хочешь, мы устроим праздник для твоих ребят? — высказал я пришедшую вдруг в голову мысль.
— Это как? — удивилась Маша.
— Ну, есть разные варианты, — по ходу соображал я. — Можно просто принести в класс после уроков пирожные, пепси, там, конфетки-бараночки. Можно даже мелочевку какую-нибудь купить и каждому подарить. Машинки, куколки, игрушки какие-нибудь. Можно в кафе всех позвать, там праздник устроить. С шариками, песнями и плясками. Можно не всех, а только кого ты пригласишь. Можно дома все это сделать. Вариантов много. Главное, чтобы ты захотела. Можно Чебурашку и Крокодила Гену позвать, чтоб развлекали вас.
— Живых? — виноградинка выкатилась из открывшегося рта ребенка.
— Ну, актеров, понятно. Живые-то они только в мультике.
Маша подобрала ягоду, сунула в рот. Проживала, выплюнула косточки:
— Бабла, наверное, до хрена будет стоить, — задумчиво произнесла она.
Я заржал в голос.
— Ну, не так уж и много, — отсмеявшись сказал я. — Не коньяком же вас поить надо.
Тут зазвонил мобильный. Инспекторша заблудилась где-то рядом с домом. Я объяснил, как найти, и включил чайник.
Когда инспекторша позвонила в домофон, чай был готов. Я помог ей снять плащ и провел по квартире, показал, где спит, где занимается девочка.
Маша на кухне разливала чай и раскладывала по тарелкам торт.
— Я поговорю с девочкой? Вы не возражаете?
Я широко развел руками,
— Конечно, нет, — улыбнулся я.
— Ты помнишь, как меня зовут? — садясь за стол, спросила Машу инспекторша.
Та отрицательно помотала головой.
— Татьяна Андреевна.
Маша кивнула.
— Ты уже сегодня обедала? — спросила Татьяна Андреевна.
Маша снова кивнула.
— А посуду уже успели помыть? — оглядела кухню инспектор, — или у вас посудомойка? — вопросительно взглянула она на меня.
— Я в кафе обедала, — сказала Маша.
— У нас кафе под домом, — объяснил я. — Вполне приличное. Мы там часто едим. Я не очень люблю готовить, поэтому и посудомойки у меня нет.
— А виноград это ты не доела? — кивнула на тарелку с недоеденной гроздью и горкой косточек инспекторша.
— Я, — ответила Маша, — потому что вы пришли.
— А ты часто ешь фрукты?
Маша пожала плечами, —
— Не знаю. Ем.
— А вот вчера, какие ты ела? — продолжила допрос Татьяна Андреевна.
— Вчера? — Маша задумалась. — Ну, персики, виноград, яблоко еще. А еще утром он мне делает апельсиновый сок, — вдруг встрепенулась она, — каждый день, вот.
— Да нет, голодом не морю. Все в порядке у нас, — улыбнулся я.
— Да, вижу, девочка поправилась по сравнению с тем, что было, — кивнула инспектор. — А вы дома совсем не готовите? — спросила она меня.
— Не люблю очень, признаюсь честно. Иногда ко мне девушка приезжает, живет по нескольку дней. Вот тогда у нас полноценный обед из трех блюд, — я улыбался.
— А, понимаю, — Татьяна Андреевна тоже улыбнулась. — Жениться не собираетесь?
Я сделал крайне неопределенный жест.
— Не знаю пока.
— А ты что-нибудь умеешь готовить? — спросила она Машу.
— Она отлично умеет жарить яичницу, — сказал я.
— Я еще умею печенье печь. Меня мама учила, — гордо сказала Маша.
— Ну, молодец, — улыбнулась инспекторша. — Ты давай, помогай дяде. Знаешь, какие мужчины беспомощные? Учись у тети, когда она у вас бывает. Как она тебе, нравится?
— Нравится, — кивнула Маша. — Английским со мной занимается.
Я только крякнул внутренне.
— Замечательно, — снова кивнула инспектор. — Принеси, пожалуйста, твой дневник, я хочу посмотреть, как ты учишься.
Маша убежала.
— Ну, я вижу, у вас все хорошо. Пятерку вам поставлю. Осталось только выпить чай и съесть торт.
Маша принесла дневник и тетрадки. Отметки были вполне приличные. Только пара троек по математике, остальные хорошие. Ну, и большая запись красным, что меня срочно вызывают в школу.
— Давайте я свежий чай налью, — сказал я, вставая. — А то остыл совсем.
— А это что такое случилось? — инспекторша показала мне дневник.
— Да, ерунда, недоразумение. Телефон в классе украли, подумали на Машу как на новенькую. Разобрались, все в порядке.
— Ну, хорошо, — кивнула Татьяна Андреевна. — Распишитесь, вот здесь, пожалуйста, что я вас посетила, — протянула она мне официального вида бумагу. — Теперь приблизительно через месяц приду. У нас тоже график, — улыбнулась она.
Следующие два дня мне пришлось мотаться в Балашиху. Проклятое богом место. Пробки туда, пробки обратно, пробки всегда. Возвращался вымотанным полностью. В самой Балашихе время проводил тоже не в ресторане с цыганами.
Люди не очень охотно ворошат прошлое, а если и ворошат, то редко делятся с кем-нибудь даже самыми яркими воспоминаниями. Разве что в разговоре. А вот член Союза писателей России Владимир Чистополов выплеснул их на бумагу.Он сделал это настолько талантливо, что из-под его пера вышла подлинная летопись марийской столицы. Пусть охватывающая не такой уж внушительный исторический период, но по-настоящему живая, проникнутая любовью к Красному городу и его жителям, щедро приправленная своеобразным юмором.Текст не только хорош в литературном отношении, но и имеет большую познавательную ценность.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.