Опекун - [13]

Я вставил полотно в ручку.

— Длинная очень, — с сомнением покачала головой девочка.

Я сломал полотно и вставил в ручку обломок.

— Только решетку в тюрьме пилить, — усмехнулся я. — Подойдет?

— Подойдет. — Маша благодарно кивнула.

Замотав пилу в полиэтиленовый пакет, я протянул ее Маше.

— Осторожно только. Не оцарапайся. Чего-то у Елены Сергеевны вашей не все в порядке с техникой безопасности, — проворчал я.

Еще через день Ольга, выйдя из квартиры и не дойдя до лифта, свалилась с лестницы. Хорошо, я был дома. Услышав грохот, я выскочил за дверь. Ольга лежала внизу лестницы и стонала. На ступеньках валялись туфли со сломанными каблуками.

Оказалось, что она сломала руку.

— Вот черт, — удивлялась Ольга в скорой, — ну, бывает, каблук ломается, и то не на ровном месте. Но так, что оба сразу? И фирма приличная — «Патриция Дини». Что за фигня?

Я не стал ей говорить, что, подобрав туфли, обнаружил, что металлический стержень в шпильке был перепилен. На обеих туфлях.

Когда я вернулся, Маша уже пришла из школы. Я стоял в прихожей и молча смотрел на нее. Туфли со сломанными каблуками валялись на полу у входной двери. Маша тоже молчала.

— Ольга упала с лестницы и сломала руку. Могла сломать шею, — спокойно сказал я.

Маша долго смотрела на меня, потом опустила голову и спросила:

— Ты отправишь меня в детский дом?

— Нет, — ответил я, — все останется как было. И я не стану тебя наказывать, я даже буду и дальше рассказывать тебе сказки на ночь. Я просто перестану тебя целовать и улыбаться тебе.

Маша вскинула на меня глаза. Они расширились и заполнились слезами. Губы задрожали и рот исказился. Хлынули слезы, ребенок зарыдал.

Маша бросилась ко мне, обхватила руками, ткнулась мокрым лицом в живот и, прерывающимся от плача голосом, закричала:

— Я не хотела! Прости меня, я больше не буду-ууу!

Я неподвижно стоял столбом. Мне ужасно хотелось подхватить плачущую девочку на руки, прижать к себе, расцеловать и успокоить. Но. Это означало бы не дать осуществиться воспитательному процессу. И я стоял молча и молча слушал завывания:

— Прости-и! Я не бу-уду-у! Па-жа-лу-ста-а!

Не видя с моей стороны никакой реакции, Машка потихоньку поднимала обороты. Вой и плач постепенно усиливались.

Когда у меня стало закладывать уши от пробивающихся ультразвуковых ноток, а свитер на животе окончательно промок от соплей и слез, я погладил девочку по затылку и сказал:

— Ну, все, кончай плакать. Я не сержусь. Ты обедала?

— Не-е-ет, — сквозь рев с трудом разобрал я.

— Все, все. Ты хорошо плакала. Молодец. Я верю, что ты не хотела убить Ольгу. Просто пошутила. И надо сказать, шутка удалась. Я оценил. Давай обедать, я тоже еще не ел. Теперь Ольга обед не скоро нам приготовит, — и ломая весь воспитательный момент, я заржал.

Машка резко перестав плакать, отшатнулась, и задрав голову, недоуменно уставилась на меня.

— Пошли я тебя умою, а то в соплях вся.

— Если захочешь еще пошутить, — сказал я, умывая всхлипывающую девочку, — покажу тебе, где у Ольгиной машины проходят тормозные шланги. Если их перерезать, эффект получится больше, чем от каблуков.

Я взял полотенце, но Маша заплакала снова.

— Да не расстраивайся ты так, это тоже не наверняка, — я снова включил воду. — Движком затормозить можно, подушки безопасности сработают. Сморкайся давай. Я умою. Стопроцентную гарантию может дать только стрихнин. Но стрихнина у меня нет, — я наклонился к девочке и обнял ее.

— Что такое стрехнин, — прижимаясь ко мне и продолжая всхлипывать, спросила Маша.

— Яд такой, с ним на акул охотятся.

— Как можно с ядом охотиться? Акулам что, дают выпить? — удивилась Маша и даже перестала шмыгать носом.

— Нет. Из ружья стреляют ампулами с ядом. Ну, пошли есть.

— Ты правда больше не сердишься? — не отлипая от меня, спросила Маша.

— Правда. Но Ольга, правда, не заслужила таких шуток. Я очень за нее испугался.

— Прости меня, пожалуйста. Я, правда, больше никогда не буду.

— Так много правды. Конечно, простил.

— Ты меня поцелуешь?

Я погладил девочку по спине и поцеловал ее.

— Ты ведь будешь мне улыбаться? — тревожно спросила она.

Я снова поцеловал ее. Маша ткнулась губами мне в щеку.

— Пойдем обедать, — поднялся я. — Не бойся, я Ольге не скажу, что это ты.

После обеда Машка ушла учить уроки, я на кухне мыл посуду и думал, насколько я не прав, что оставил девочку безнаказанной. А как надо было ее наказать? Выпороть? Перестать разговаривать? Отправить на какое-то время в детский дом? Последнее вообще организационно невозможно, а навсегда в детдом я Машку не сдам никогда.

— Черт! — я замер с мокрой тарелкой в руке. «Я же ее люблю, — поразила меня неожиданная мысль. — И, наверное, люблю больше, чем Ольгу. Во дела!»

Перелом, слава богу, был несложный, без смещения, и только одной лучевой кости.

Но болеть Ольга поехала не ко мне, а к маме. На следующий день я съездил, отогнал ей пежо.

— Как ты одной рукой водить-то будешь? — спросил, отдавая ключи.

— Нормально, рука левая, да и передачи мне переключить не надо. Я же не ты, чтоб на механике ездить. Потихоньку. Да и не так много мне сейчас мотаться придется. В поликлинику если только.

— Ну, осторожней смотри, одной рукой руль перехватывать неудобно, аккуратней. А лучше звони, я приеду, отвезу.