Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе - [49]

Через несколько минут, за которые Фордеггер успел расплатиться за выпивку, он появился снова, без фартука, но и без пиджака. Пиджак он нес, перекинув через руку, может быть, потому что вечер был душный. И Фордеггер расстегнул воротник и две верхние пуговицы формы. Нельзя было отрицать, что теперь он все-таки немного покачивался. И не пошел к ближайшему мосту через Влтаву, а направил шаги в сторону аллеи на Малой Стране. Кнопфельмахер шел сбоку, держась на полшага сзади.

Перед одним из дворцов, барочный фасад которого казался в сумерках молочно-белым, Фордеггер остановился:

— Красиво, — заявил он одобрительно, — чертовски красиво, ничего не скажешь.

— Красиво, — послушно повторил за ним голос Кнопфельмахера и напомнил ему, что он находится в сопровождении; в сопровождении еврея, совсем как издевательски посоветовал ему Качорский.

— Качорский сволочь. — С этими словами Фордеггер поплелся дальше. Он пытался восстановить в памяти сцену с Качорским, видимо, это ему удалось, потому что уже через несколько минут он опять остановился:

— Ты боишься привидений, Кнопфельмахер?

Как поступить с этим вопросом, Кнопфельмахер не знал. Лицо его оставалось пустым.

— Еврейских привидений. А? — пояснил Фордеггер и, когда и это не помогло, добавил, заговорщицки понизив голос — Пойдешь со мной ночью на Еврейское кладбище? К рабби Лёву?

Теперь Кнопфельмахер, кажется, начал понимать. А так как этот вопрос, чтобы дойти до его сознания, должен был спуститься на три ступеньки вниз, то и ответ взбирался на три ступеньки вверх. Первая — он уставился на Фордеггера, выпучив глаза и широко раскрыв рот, из которого вырвались не слова, а лишь тяжелое хриплое дыхание, да по огромному телу прошла дрожь. Затем он выпрямился, выпятил грудь, растопырил пальцы согнутых в локтях рук — почти тот же жест, что и раньше, на веранде пивной; но теперь он выглядел более угрожающим, казалось даже, будто Кнопфельмахер не убежать хотел, а наброситься на Фордегтера, который и вправду отступил и невольно потянулся к кобуре пистолета. Но Кнопфельмахер уже нагнулся за соскользнувшим наземь пиджаком, а когда опять перекинул его через руку, на лице его была всегдашняя улыбка человека, готового ревностно выполнить любое приказание.

— Да, да, — сказал он послушно. — На кладбище. Да, пожалуйста.

— Чтобы ты меня там убил? — на мгновение Фордеггеру стало не по себе, потом он прыснул со смеху, чтобы прогнать страх. — Ну я и испугался, Кнопфельмахер! А от испуга хорошо выпить еще пивка.

— Да, да, — согласился Кнопфельмахер и заключил, судя по дружескому тону, что снова начинается игра. — На кладбище.

— На кладбище. Пива.

— Пива?

— Да. Где тут можно быстренько пропустить кружку?

Кнопфельмахер закивал головой, сообщая таким образом, что знает местонахождение желаемого заведения. Он поднял указательный палец — на его языке это означало, что он почтительно берет руководство на себя, — и повернул направо к Влтаве. Фордеггеру, которого, по правде говоря, больше привлекали переулочки, поднимавшиеся к Градчанам, оставалось только бросить туда грустный прощальный взгляд. Топая рядом со своим провожатым, он несколько раз останавливался, собираясь все-таки повернуть обратно. Тем временем туман и сумерки застлали город таким плотным покрывалом, что крыши и башни едва проглядывали в полутьме. Фордеггер мог сказать себе, что он, пожалуй, ничего особенного не потерял. Он так себе и сказал.

— Ничего там нет особенного, — сказал он, окончательно отвернулся от Малой Страны и ускорил шаг, догоняя Кнопфельмахера.

— Теперь я еще должен бегать за евреем, — это была вторая фраза, которую он произнес — ворчливо, но отнюдь не в дурном расположении духа разговаривая сам с собой. — Сволочь Качорский.

На старинном здании ресторанчика, неподалеку от Карлова моста, что вел на Малую Страну, можно было разобрать, так же как над «Святым Томашом», немецкую надпись: «Три букета». Фордеггер отметил это с удовлетворением, но низкий сводчатый подвал с толстыми стенами и грубо выбитыми нишами направил его мысли (по какой-то смутной ассоциации) опять в сторону Качорского, и от этих мыслей он никак не мог отвязаться. Почему, сам не знал. То ли потому, что в кабачки с немецкими вывесками надо было спускаться, как в Альтнойшуль, или были тому причиной сходящиеся под острым углом крестообразные ребра готического свода, к которым здесь, в отличие от синагоги, не было добавлено пятое ребро?

— Кнопфельмахер, — сказал Фордеггер после того, как дважды заказал пиво и один раз сливовицу, — Прага — немецкий город, ты ведь это знаешь.

Кнопфельмахер этого не знал, но так как он привык по тону вопроса угадывать, какого ответа от него ждут, усердно закивал.

— Следовательно, мы находимся здесь в немецкой пивной. Можешь увидеть хотя бы по тому, что здесь потолок в форме креста… посмотри вверх, ты, обезьяна.

Кнопфельмахер посмотрел вверх и кивнул, что, однако, совершенно непредвиденно отвлекло Фордеггера и до такой степени спутало его мысли, что он забыл изложить следующий пункт своих рассуждений, а именно, пожаловаться, что немецкие пивные находятся в городе Праге в подземелье.