Опасный груз - [6]

К свету зову. А в изданиях – тень на плетень,

Быстро привыкли к вранью и повадкам одонышей.

Кто-то рискнул и рублевку кладет за «Тюмень

Литературную» – в ней я крушу гайдаренышей.

Кто-то узнал меня, давит прищуром, как рысь,

У-ух, ненавидит! «Мотай,– говорю,– пошевеливай...»

Ладно еще, что поэты не все продались,

Но конформистов до жути полно, хоть отстреливай.

(То ль еще будет... Вон митинг пошел на редан,

Близ Ильича расправляет он флаги багряные.

Редкий оратор ворью не сулит Магадан,

И не грозится набить «эти хари поганые»).

Грустно, конечно: приблудышам рифмы не впрок,

Бездари эти припомнят мне строки скандальные.

Раньше бы, тьфу, поматросил – гульнул вечерок,

Бросить пришлось, даже «пойла» пошли самопальные.

Продано. Продано. Все! И растоптано в прах.

Время, как бомж, что торчит на скамейке-колодине.

Сколько в тельняшке еще продержусь на ветрах?

Но не забуду: «Ты счастливей нас, ты – на Родине!»

5

Зимнее солнце садится в дома, как в торосы,

Мрак исторический прет, как волна штормовая.

Словно в 17-м, слышите, братцы-матросы,

Так же бескровно почтамт городской занимаю.

Ну, посылай,– говорю,– ситуация схожа! –

То, что успел застолбить и к огласке готово.

Ельцину? Не-е. Беловежец совсем ненадежен,

Лучше своим – на родное село Окунево.

Жил бы отец, поддержал по-гвардейски бы: «Бросьте

Мучить народ, ведь таких мы вершин достигали!»

Нет уж бойца. Поспешил он залечь на погосте,

Ночью в шкафу лишь звенят на мундире медали.

Грустно звенят... Под крестом православным и мама.

Редко – крестов. Больше звездочек, все – фронтовые.

Там соловьи уж – в трудах! – подустали немало,

Я бы сменил их. Но только б внимали – живые!

«Что ж, земляки!..» И быть может, окстятся и внемлют,

Раз хоть поверят тревожному слову поэта?!

Мать бы их за ногу, что они ждут еще, дремлют,

Тупо взирают на власовский флаг сельсовета?!

Кончились жданки. Да! Катится молох развала:

Вырезан скот и не сеется в поле пшеница.

Силюсь понять я: кукушка ль беду куковала?

Или Пророк нас зомбировал, мча в колеснице?

Рад бы поверить, что сплошь – «цереушные планы»,

Рад бы и пьянство списать на «масонские козни»,

Если б масоны силком нам плескали в стаканы,

Иль принуждали растаскивать склады-завозни.

Ну, земляки! Ну припомните сами, не труся,

Как мы хлеба поднимали на наших увалах:

Строем «ДТ» шли с плугами, потом «Беларуси»

Сцепки борон волокли – урожаям на славу!

Самый удачливый шел в том напоре былинном

С пламенным флагом на пыльном горячем капоте,–

С нашим, победным! Он гордо парил над Берлином!

Неповторимо! В державном и сталинском взлете.

Что же теперь – при свободах? А речь о продаже

Русской земли – покупай, мол, гектары любые!

Разве не ясно, что нету коммерции гаже?

Это же полный аншлаг, земляки дорогие.

Где ваши вилы, как в том феврале, в 21-м,

Грозные пики, что гневом, не водкой налиты?!

Ельцин, конечно, ОМОНы науськает.

Нервы! Нервы шунтами у всей демократии шиты.

Родина! Грустно... Я сам в этой гадской, кротовой,

В жизни смурной, накаляюсь гремучей гранатой.

Как амбразура зияет и ящик почтовый...

Хватит базара! Придет еще год – 45-й.

1997–1998

ЗМЕЯ Современное повествование

Описываемые ниже события имели место на целебном озере Соленое, близь села Окунёво Бердюжского района Тюменской области в лето 7508 года от сотворения мира, в 2000-м году от Рождества Христова.

Автор

1

Первой Люба решилась и сходу,

Возмущая спокойную воду,

Упоительно плюхнулась: «Ух!»

Так и прянул упругий, застойный,

Погребной, не смертельно убойный,

Солонцовый, целительный дух!

Люба сразу в пылу и экстазе

Забурилась в целебные грязи,–

Ледниковой эпохи замес.

Следом мы полуголой ватагой

С безоглядной туземной отвагой

Погрузились в лечебный процесс.

Поврачуем суставы и спину,

Пополощем водичкой «ангину»,

Помечтаем о сытном борще...

Размышляю о жизненной связи

Идиомы «Из грязи да в князи!»,

О житье, о бытье вообще.

Рыбка в море, корыто разбито,

На Гавайях-Канарах элита,

На Соленом – «совковый» народ.

Кто ты нынче, поэт именитый?

Иль казах, «стехандрозом» побитый?

По раскладу элитному – сброд.

Тут и Люба к раскладу приспела:

Как торпеда, на берег влетела,

Заметалась, сама не своя,

Как по углям горячим босая,

Просоленные хляби пронзая

Переулочным криком:

– Змея!..

– Где Змея? – мы воззрились на воду,–

Тут пиявок не видели сроду,

А уж Змей – отродясь и вовек!

– Вон, однако! – казах замечает,

Головою, как кобра качает.

Ну, бывает, устал человек...

А Змеища по озеру рыщет:

Сатанинский оскал, а глазища! –

Позавидовать впору сове.

Мы, как зомби, недвижны и немы.

Тихий ужас... Развитие темы

Во второй судьбоносной главе.

2

Нет покоя на русской земле!..

Президент в самом пекле, в Кремле,

Гневно мечет державные искры.

Кто-то нынче падет под топор?!

Олигархи? Их ждет прокурор,

Пусть войдут силовые министры.

Президент в ситуацию вник.

Да еще тут какой-то мужик

Из Бердюжья звонил многократно:

«Ты давай не кремлевских чинуш,

Срочно вышли хоть пару «катюш»,

Мы ответим Змее адекватно!»

Бросил трубку:

– Ну что за народ,

Нет, самим бы в обход или вброд

Окружить! И – держаться стеною!

Посмотрел в заоконный простор:

Колыхался с орлом триколор,