Опасный груз - [4]

Зябко в округе. Луна, будто высохший череп.

Глянешь на звезды: что тлёю капуста побита.

С кем перемолвиться? Всюду базарная челядь,

Жалкие лики и – ни одного индивида.

Ладно еще – остается небесная тема.

Только и здесь ненадёжен приют для поэта.

Жизнь проматросил, поверив Звезде Вифлиема.

Кончились жданки. Второго пришествия нету!

В сад Гефсиманский бреду, как ужаленный током.

Чей там галдежь за ночными оливами сада?

Мир обвожу утомленным «всевидящим оком» –

Крест свой, Голгофу, умытые руки Пилата.

Дальше провал... И – пещера с приметами штрека.

Эй, мужики! Но в ответ только скрежет железный.

Тут и найдет нас субъект двадцать первого века, –

Злой фарисей иль все тот же архангел небесный?..

2001

* * *

Утро. И птицы летят.

Сыплется иней морозный.

Руки работы хотят.

Дух нарождается грозный!

Не было. И дождались

Чувства большого накала.

Вся обозримая высь

Дружно проторжествовала!

Славься торжественный миг

День наступающий славен.

Он, словно гений, возник,

Радостью Пушкину равен.

Густо снегами одет,

По-богатырски спокоен.

Родина. Радость. Рассвет.

Русское утро какое!

2001

БАЗАР Поэма

1.

Зимнее солнце багряно садится в сугробы,

Кипень поземки в окошке куделится, дышит.

Кинешь в печурку полешек березовых, чтобы

Было теплей. Через час уже горница пышет.

Станут у мамы мелькать за вязанием спицы,

Мыкать телок и дымиться отца самокрутка.

Бог Саваоф будет мирно дремать на божнице,

Волк не застреленный выть за околицей жутко.

Хрумкают сумерки квашенной – в бочке – капустой,

Паром картошки исходит чугун полведерный.

Соль на столе. А вот с хлебушком скудно, не густо.

Но доживем до целинной эпохи задорной!

Вот еще годик, другой и – достаток вернется.

Сталин в Кремле, потому и не будет иначе.

Любо смотреть, как чухонец лощеный клянется

В дружбе к России... А «шмайсер» на хуторе прячет.

Видно, и нас не минуют военные громы,

Глянь, «суверенов» повсюду расставлены мины.

Вот и евреям создали Израиль искомый,

Пусть себе едут и строят свои Палестины.

Рубят жилье, комбинаты возводят и домны.

Только все чаще роятся иудовы слухи:

Сталин умрет, волонтерами «пятой колонны»

Вновь они вздыбят зловещую гидру разрухи.

Слухи пока лишь... А вечер все длится. И длятся

Жаркие схватки, победы и горести – в книжке.

Вьюга в окошке, но – чу! Там в ворота стучатся!

Это цыгане. Вон – куча мала! – ребятишки.

Ну, заходите! Бывают «ташкенты» на свете!

С кучей подушек ввалили и радости ворох!

Батька семейства – две Красных Звезды на жилете! –

Сразу, понятно, сошелся с отцом в разговорах.

Все поуляжется, стихнет к заре деревенской.

Утром, лишь свист, и умчат в свои дали цыгане,

После, потом приблазнится в печали вселенской:

Ах, ведь могли, и меня полусонного – в сани!

Ах, ведь могли... И не знал бы «реформ» и «застоя»,

Толком не ведал бы о поэтическом даре,

Честно считал бы, что время пришло золотое,

Вроде, кацо продавал бы урюк на базаре.

Нет, миновало... На все, видно, промысел Божий,

Вдосталь и так нахлебались недавней Голгофы.

Вышел я в мир, очарованный утром погожим.

Кто тогда ведал о нынешнем дне катастрофы?!

Вышел я в мир. Из сугроба торчал конопляник.

Каждый забор был украшен вещуньей-сорокой.

Шел я и шел по земле – очарованный странник! –

Пашню пахал и в моря зарывался глубоко.

Мог бы и в космос! Но дел там не выпало срочных.

Парус поднял и прошел все порты знаменито.

Всласть торговался на ярких базарах восточных,

Думал, о Господи, сколько лежит дефицита!

Вольные мысли... Бывали там – выговор, взбучка.

Главное – цел! И надев сингапурские «шкары».

С борта сошел: а в Отчизне такая ж толкучка –

Жвачка, и «сникерсы», и вперемешку Гайдары.

Сколько их сразу набухло во вражеском стане!

Враз продала нас кремлевская сытая свора.

Лучше б тогда уж меня умыкнули цыгане,

Лучше б утоп я в родных окуневских озерах!

Меченый дьявол и прочих мастей пустозвоны

Всласть уж топтались на бренных останках Союза.

Лучше б меня Филиппинского моря циклоны

Смыли за борт, растерзав под винтом сухогруза.

Нет, миновало... Иная нам выпала повесть –

Настовать заново русскую честь и отвагу.

В «новой Расее», где все продается, и – совесть,

Выход один: Сталинград! И за Волгу – ни шагу!

Дело уж к вечеру. Думы испытанной пробы.

Вот я, поживший, стою на краю тротуара.

Зимнее солнце садится в дома, как в сугробы,

Словно бы в ад, кровенеют ворота базара.

2

Сколько товаров, на ценники глянуть хотя бы,

Возле ларьков – атмосфера рыбацкой путины.

Гоголь вздохнул бы, прикинув базара масштабы:

Редкая птица достигнет его середины!

Как плагиат, здесь гонконгские «щели» и «ниши»,

С верой в навар, по-китайски улыбчивы зубы.

Две только разницы: там для прохлады «кондишен»,

Здесь же торговцы дубеют в романовских шубах.

«Друг, заходы!» – и с улыбкою слаще варенья,

Кличет один, воссияв из ларька-паланкина.

Русский доцент и вчерашний учитель черченья

Рядом бодрятся с челночным шмутьем из Пекина.

Глянешь, прикинешь, немеют рассудок и чувства:

Что за бюстгальтер? Войдет два ведерка картошки!

В целой РФ не найдется достойного бюста,

Разве в глубинке, и то при хорошей кормежке.

Дальше, как с силосом ямы, раскрыты баулы –

Сытый товар и серьезней зазывные трели,

Запах ядреный – набор кожухов из Стамбула.