Опасный дневник - [25]
— Не беспокойтесь, выше высочество, — сказал Никита Иванович, — генералиссимуса у нас никогда не будет и быть не должно, потому что государь, вводя такого командующего, отдает войско свое в чужие руки. А войско столь прочная узда, что ее всегда в собственном кармане поближе держать надобно.
— А если я, когда стану государем, захочу быть генералиссимусом? — спросил Павел.
— Тогда другое дело, армия вся будет вам повиноваться, и вы себя можете назвать, как пожелаете, — ответил Панин. — И мундир хоть фигурами расшивайте. Помнится, на свадьбе вашей матушки с покойным государем гофмаршал Семен Кириллович Нарышкин вышил себе зеленый кафтан серебром: на спине от прорехи вверх — дерево, от него сучья и ветви по рукавам. Многие сзади на него любовались…
В дворцовой церкви собралось уже много народу. Павла наперебой поздравляли, и он важно протягивал руку для поцелуев.
Вдруг толпа поспешно расступилась, и мальчик понял, что сейчас он встретит государыню, — про себя он именовал ее так, как звали все окружающие.
Екатерина шла, величественно подняв свой массивный подбородок, слишком тяжелый для ее красивой головы. Золотое платье на ней шуршало и скрипело. Рядом шел Григорий Орлов. Кругом были свои, и он не стеснялся.
— Здравствуйте, ваше величество, — сказал Павел, вступая на ковровую дорожку перед церковными дверями.
— Здравствуй, мой батюшка, — ласково откликнулась мать, складывая губы в улыбку. — Каково почивать изволил?
Эту фразу императрица запомнила с юности и считала ее необходимой частью взаимных приветствий русских людей.
Не дожидаясь ответа, она проследовала в храм. Звонари ударили в колокола, и священник начал обедню.
Служил законоучитель великого князя Платон, иеромонах, то есть монах-священник, Троице-Сергиевой лавры. Он был ректором тамошней семинарии, а затем и наместником лавры. Императрица, посетившая во время пребывания в Москве, на коронации, лавру, выслушала приветственное слово, произнесенное Платоном, восхитилась его ораторским даром, навела о нем справки и пригласила на должность учителя богословия к великому князю: три урока в неделю, да по воскресеньям читать и объяснять Библию. За это положила ему тысячу рублей в год жалованья, триста рублей на стол, по штофу водки в неделю, по бутылке рейнвейна на день, а меду, полпива, дров и свеч неоскудное число. Сверх того — карета с парой лошадей и конюхом.
Платона поселили во дворце, однако он сумел остаться вдали от придворного мирка, много читал, писал проповеди, и у него часто собирались любители духовной учености из русских и иностранных.
После обедни Платон говорил слово, приличествующее главному событию дня.
— Земная мудрость, — сказал он, — нередко в неполезных упражняется умствованиях и входит в такие тонкости, которые настоящую истину потемнять обыкли. Свидетель тому так называемая древняя греческая и схоластическая философия, наполненная праздными вопросами. Поставим себя мысленно на афинском ареопаге, где увидим апостола Павла, спорящего со знатнейшими философами, эпикурейцами и стоиками. Те были вооружены логическими софизмами, Павел простыми словами защищал себя самой истиной.
Стоявший в церкви рядом с Никитой Ивановичем соименник апостола переминался с ноги на ногу. Речь казалась ему слишком длинной.
— Премудрость духовная, — продолжал проповедник, — делами, а не словами философствует. Она полагает, что решила труднейший вопрос, тогда, когда успокоит смущение нашей совести и покажет дорогу, выводящую из лабиринта страстей. «Дам уста», — говорит господь, которыми увеселится отечество твое. «Дам и премудрость», — и с нею ты сыщешь благополучие дому Петрову, и это обещание на тебе действительно исполняется…
Из церкви великий князь и его свита во главе с Никитой Ивановичем удалились на свою половину.
По пути, двигаясь бесконечной анфиладою комнат, выходивших на Миллионную улицу, Павел посматривал в окна и вдруг остановился, подойдя вплотную к стеклу.
— Никита Иванович, кто это? — спросил он.
Все разбежались по окнам. Панин медленно подошел к великому князю.
— Турецкий посол Мегмет-эффенди едет к своей резиденции, в дом княгини Юсуповой, ваше высочество, — сказал он, взглянув на улицу.
Миллионная была заполнена любопытными: из переулка вытянулась пышная процессия.
Шествие открывал эскадрон конной гвардии, за которым следовало семь карет русских сановников, каждая с четырьмя служителями верхом, скороходами и гайдуками в ливреях. Кареты эти представляли вице-канцлера князя Голицына, обер-гофмаршала графа Сиверса, вице-президента Военной коллегии графа Захара Чернышева и других. За этими пустыми каретами — дворцовые лакеи верхом и наконец — карета ее императорского величества, запряженная цугом лошадей, а внутри ее справа посол, слева церемониймейстер, напротив них переводчик и ящик с султанской грамотой. За каретой — снова конногвардейцы и в некотором отдалении — посольский обоз на телегах.
— Неторопливость у турецких дипломатов слывет добродетелью, — сказал Никита Иванович, когда великий князь смог оторваться от окна. — По воцарении ее величества они думали два года и теперь шлют поздравления государыне со всерадостнейшим восшествием на престол. Того не соображают ведь, что могли бы и опоздать, — прибавил он больше для себя, чем для слушателей.
Название новой книги говорит и о главном её герое — Антиохе Кантемире, сыне молдавского господаря — сподвижника Петра I, и о его деятельности поэта-сатирика, просветителя и российского дипломата в Англии Фракции.
Александр Западов — профессор Московского университета, писатель, автор книг «Державин», «Отец русской поэзии», «Крылов», «Русская журналистика XVIII века», «Новиков» и других.В повести «Забытая слава» рассказывается о трудной судьбе Александра Сумарокова — талантливого драматурга и поэта XVIII века, одного из первых русских интеллигентов. Его горячее стремление через литературу и театр влиять на дворянство, напоминать ему о долге перед отечеством, улучшать нравы, бороться с неправосудием и взятками вызывало враждебность вельмож и монархов.Жизненный путь Сумарокова представлен автором на фоне исторических событий середины XVIII века.
На седьмом десятке лет Гавриил Романович Державин начал диктовать свою автобиографию, назвав ее: "Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца дней.Книга А. Западова посвящена истории жизни и творчества яркого, самобытного, глубоко национального поэта.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.