Опасный дневник - [26]
В своих комнатах Павел застал многих людей, знакомых и неизвестных еще, а посредине парадной залы стоял корабль, — да, настоящий линейный корабль с парусами и доброй сотней медных пушек, мачты его упирались в потолок.
Адмирал Семен Иванович Мордвинов подошел к великому князю:
— Поздравляю ваше высочество с днем рождения и, яко генерал-адмиралу флота, сию модель имею честь поднести.
Он хотел приложить к губам руку великого князя, но тот обнял его за шею и расцеловал.
— Вот спасибо! А как называется этот корабль и кто его построил? — Корабль этот — точнейшая модель военного корабля. Длина две сажени, работал его в Адмиралтействе мастер Качалов для вашего высочества, имя же ему сами извольте дать.
Великий князь наморщил лоб.
— «Ингерманландия»… «Император Петр Третий»… «Апостол Павел»… «Анна»… «Анна», — громко повторил он. — Именем покойной моей сестры назовем.
— Хорошо измыслили, ваше высочество, — одобрил Порошин. — И то хорошо, что память о сестре, во младенчестве скончавшейся, храните.
Павел трогал снасти, заглядывал в люки, пробовал вращать брашпиль, чтобы спустить якоря.
Семен Иванович Мордвинов ходил за мальчиком, объясняя, как устроен корабль, и с особенным удовольствием рассказывал о парусах: уменье мгновенно ставить и убирать паруса всегда составляло гордость русского флота, быстро и лихо работали моряки.
— Если корабль идет полным ветром, — говорил, воодушевляясь, Мордвинов, человек простой и добрый, — и надо поставить брамсели и бомбрамсели, команда такая: «Салинговые, к вантам на брамсели и бомбрамсели». На реях отдают паруса, а внизу становятся на брам и бомбрам шкоты, фалы и брасы.
Адмирал показывал Павлу части такелажа.
— Или такая команда, — продолжал он: — «Брам и бомбрам шкоты тянуть пшел фалы!» Что это значит? А то и значит: тянут брам и бомбрам шкоты и поднимают фалы и, глядя по надобности, потравливают брасы сих парусов.
— Ваше превосходительство, — спросил мастер Качалов, он устанавливал корабль, и Мордвинов оставил его на всякий случай в зале, — а вот ежели корабль лежит бейдевинд правым галсом под всеми парусами и надо повернуть через фордевинд, тут как?
— Очень просто, — с готовностью ответил Мордвинов. — Надо командовать: «Свистать всех наверх, поворот через фордевинд!» Только и всего. Так на каждом корабле. Когда же весь флот бейдевинд — сиречь против ветра — идет и адмирал похочет, чтобы шел фордевинд, тогда поднимает синий флаг на кормовом флагштоке своего корабля и един раз выстрелит из пушки.
— А ночью как же? — спросил великий князь.
— В ночное время бейдевинд командует адмирал так: два фонаря зажигает на кормовом флагштоке и един раз выстрелит.
— Морские битвы несравненно более ужасны, чем сухопутные, — сказал Порошин. — На сухопутном фронте командующий может избрать безопаснейшее для себя место, откуда ему руководить боем, на море же деваться ему некуда, со всеми вместе. А ежели корабль разбит, ретироваться ему на дно…
— Надобно, чтобы ваш командующий, — возразил Мордвинов, — не торопился тонуть, а сам бы неприятельский корабль топил.
— Что ж за беда, — сказал великий князь, — хоть и на дно ретироваться. Ведь в смерти-то больше страху, чем вреда, особливо для человека добродетельного. Такому на том свете еще лучше будет, нежели здесь.
Уроки отца Платона, по-видимому, не проходили бесследно для мальчика, и Порошин заметил это не без огорчения: он предпочитал земную жизнь и мало надеялся на загробный мир.
Великий князь ходил вокруг своего корабля, слушая рассказы Мордвинова, и Порошин отошел к небольшому кружку, собравшемуся около Захара Григорьевича Чернышева. Он только что сообщил, что в будущем, 1765 году, под Петербургом, в Красном селе, назначены большие маневры, в которых участвует и кирасирский полк великого князя, а увидав Порошина, напомнил, что его воспитаннику понадобится мундир, для лошади конский убор. Дальше он говорил о том, с какою точностью король прусский Фридрих Второй отправлял военную службу, как следил за каждой солдатской пуговицей, за чистотой выполнения ружейных приемов.
— Впрочем, — добавил он, — вслед за королем все немецкие принцы таковы. Вступая в службу, должности свои исполняют с таким старанием, как будто они частные лица, а не владетельные особы. Служат усердно, даже с подобострастием. Это немецкий характер. У нас такого подчинения никогда не добиться.
Захар Григорьевич говорил с насмешкою, и Порошин про себя поблагодарил его за верный тон — обычно немецкие примеры приводились великому князю для подражания.
«А в самом деле, — подумал Порошин, — что, если великому князю вложат желание подражать в службе таким принцам? Забывать нельзя, что княжества у них маленькие, потому и намерения их заключены в тесных пределах. Это не государи, а частные люди, только великой пышностью окруженные. Пышность разжигает славолюбие, а славолюбие легче всего удовлетворить на Марсовом поле. Своего порядочного войска у принцев нет, разве несколько солдат, потому и служат они в других государствах, ища случая отличиться. Не в сражениях, однако, но в маршировке и в пудрении париков».
— Русским государям в офицерских мелкостях нужды нет, — сказал граф Петр Александрович Румянцев. — У них на руках величайшая в свете Российская империя, она требует от своих правителей величайшего остроумия, глубокомыслия, и по этим путям достигают они истинной славы.
Название новой книги говорит и о главном её герое — Антиохе Кантемире, сыне молдавского господаря — сподвижника Петра I, и о его деятельности поэта-сатирика, просветителя и российского дипломата в Англии Фракции.
Александр Западов — профессор Московского университета, писатель, автор книг «Державин», «Отец русской поэзии», «Крылов», «Русская журналистика XVIII века», «Новиков» и других.В повести «Забытая слава» рассказывается о трудной судьбе Александра Сумарокова — талантливого драматурга и поэта XVIII века, одного из первых русских интеллигентов. Его горячее стремление через литературу и театр влиять на дворянство, напоминать ему о долге перед отечеством, улучшать нравы, бороться с неправосудием и взятками вызывало враждебность вельмож и монархов.Жизненный путь Сумарокова представлен автором на фоне исторических событий середины XVIII века.
На седьмом десятке лет Гавриил Романович Державин начал диктовать свою автобиографию, назвав ее: "Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца дней.Книга А. Западова посвящена истории жизни и творчества яркого, самобытного, глубоко национального поэта.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.