Опасное знание - [6]
Потом я вспомнил, что нахожусь не в горах, а в университетской аудитории, и снова услышал голос Манфреда Лундберга. Он говорил все так же внятно и монотонно.
— Всем участникам нашего семинара я раздам по очереди семинарские задания, — продолжал Лундберг, поправляя очки. — Разумеется, в ваших же интересах получить задания как можно скорее.
В этом мы нисколько не сомневались. Листы с расписанием семинарских занятий медленно завершали путь по нашим столам. Через какие-нибудь две-три минуты они вернутся к Манфреду Лундбергу, и он воочию сможет убедиться, что участники его семинара не желают рано вставать по понедельникам. Настенные часы бесшумно отсчитывали время. Один раз в минуту большая стрелка делала свой обычный скачок. Солнечный зайчик уже почти добрался до Манфреда Лундберга. Все было в медленном, но неуклонном движении. Двигался солнечный зайчик по столу Манфреда Лундберга, двигались листы с расписанием семинарских занятий по столам, за которыми сидели студенты, двигалось время. Ничто здесь не стояло на месте. И ничего нельзя было остановить, ибо движение заложено в самой природе вещей. Оно столь же неумолимо, как статья закона. И оно совершалось так медленно и уныло, как это только возможно на самом унылом из семинаров по гражданскому праву.
Справа от меня, возле стола Лундберга, сидела девушка, которой я раньше не заметил. Я стал смотреть на нее, потому что мне надо было хоть чем-нибудь заняться, а в этой комнате больше не на кого было смотреть. Она была удивительно хороша. Темные волосы, словно две гардины, обрамляли ее бледное широкое лицо. Она была красива какой-то чувственной, почти животной красотой, и при одном взгляде на нее возникали мысли весьма определенного свойства. Она сидела, плотно сжав губы, и непрерывно что-то записывала. Ее пальцы судорожно сжимали шариковую ручку, а ногти полыхали темно-красным лаком. Изредка она прикладывала ручку к губам и устремляла взгляд на Лундберга, даже не подозревавшего, какая ему уготована участь. Я попытался перехватить ее взгляд, но она смотрела только на Лундберга. А я тем временем старался представить себе, какие у нее ноги.
Списки обеих семинарских групп обошли аудиторию и вернулись наконец к Манфреду Лундбергу. Он закончил очередную тираду и взглянул на списки.
— Одна из семинарских групп почему-то показалась вам намного привлекательнее, чем другая. Очевидно, придется предпринять некоторые принудительные перемещения из одной группы в другую, чтобы сделать их примерно равными по численности.
Это были последние слова, которые Манфред Лундберг произнес своим монотонным, чуть гнусавым голосом. Едва он успел закончить мысль о принудительных перемещениях, как сам был вынужден скоропостижно переместиться в вечность. Правой рукой он вдруг схватился за сердце и, широко открыв рот, попытался привстать. Левая его рука так сжала край стола, что побелели пальцы.
— Мне очень плохо, — сказал он изменившимся голосом.
Лицо у него стало бледным, как у мертвеца, глаза за стеклами очков в золотой оправе выражали панический ужас. Он хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Это продолжалось какое-то мгновение, потом он упал на стол. Его вырвало, на губах выступила пена. Голова с тяжелым стуком ударилась о стол. Все было кончено в один миг.
Несколько секунд в аудитории стояла мертвая тишина. Потом громко закричала девушка с волосами, похожими на гардины. Она кричала громко и пронзительно, словно ей воткнули иголку в зад. А Манфред Лундберг лежал неподвижно, уронив лицо на стол. Солнце только что добралось до него и освещало его макушку, уже облысевшую там, где кончается пробор.
— Он, видно, болен, — сказал кто-то.
Парень, сидевший слева от него, быстро встал. Осторожно и как-то очень неуверенно он дотронулся до Лундберга, словно пытаясь разбудить его. Тогда я вскочил и бросился к столу. Я взял Манфреда за руку, пытаясь нащупать пульс. Но рука была мертвая.
— Пульс есть? — спросил парень.
Я покачал головой. Тогда темноволосая девица снова начала кричать. Только теперь она кричала отчаянно и жалобно. Я пристально посмотрел на нее и снова повернулся к парню.
— Сбегай за вахтером и вызови скорую помощь. Попроси его немедленно подняться сюда.
Парень мгновенно исчез. Он был рад убраться отсюда подобру-поздорову. Лицо у него было такое же белое, как у Лундберга. Я сказал темноволосой девице, чтобы она прекратила. Но она завывала все громче и громче. С ней был явно истерический припадок. Ее вопли действовали мне на нервы. Возле истеричной девицы сидел какой-то малый, довольно невзрачный на вид. Он попытался успокоить ее, но все было тщетно. Тогда я подошел к ней и что было силы стукнул кулаком по столу.
— Ну хватит! — заорал я. — Того и гляди стены рухнут от твоего воя!
Она тотчас же умолкла. И только изумленно таращила на меня свои огромные блестящие глаза.
— Вот и прекрасно, — сказал я. — Нам тоже не очень весело, но если мы все вдруг завоем, легче от этого не будет.
Я снова подошел к Лундбергу и осторожно приподнял его голову. Его темные расширенные зрачки были устремлены прямо на меня, и я осторожно опустил эту мертвую голову на стол. Во всяком случае, на ближайшие ночи мне было обеспечено несколько великолепных кошмаров.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Как часто вы ловили себя на мысли, что делаете что-то неправильное? Что каждый поступок, что вы совершили за последний час или день, вызывал все больше вопросов и внутреннего сопротивления. Как часто вы могли уловить скольжение пресловутой «дорожки»? Еще недавний студент Вадим застает себя в долгах и с безрадостными перспективами. Поиски заработка приводят к знакомству с Михаилом и Николаем, которые готовы помочь на простых, но весьма странных условиях. Их мотивация не ясна, но так ли это важно, если ситуация под контролем и всегда можно остановиться?
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.
Александра никому не могла рассказать правду и выдать своего мужа. Однажды под Рождество Роман приехал домой с гостем, и они сразу направились в сауну. Александра поспешила вслед со свежими полотенцами и халатами. Из открытого окна клубился пар и были слышны голоса. Она застыла, как соляной столп и не могла сделать ни шага. Голос, поразивший её, Александра узнала бы среди тысячи других. И то, что обладатель этого голоса находился в их доме, говорил с Романом на равных, вышибло её из равновесия, заставило биться сердце учащённо.
Валентин Владимиров живет тихой семейной жизнью в небольшом городке. Но однажды семья Владимировых попадает в аварию. Жена и сын погибают, Валентин остается жив. Вскоре виновника аварии – сына известного бизнесмена – находят задушенным, а Владимиров исчезает из города. Через 12 лет из жизни таинственным образом начинают уходить те, кто был связан с ДТП. Поговаривают, что в городе завелась нечистая сила – привидение со светящимся глазами безжалостно расправляется со своими жертвами. За расследование берется честный инспектор Петров, но удастся ли ему распутать это дело?..
Если вы снимаете дачу в Турции, то, конечно, не ждете ничего, кроме моря, солнца и отдыха. И даже вообразить не можете, что столкнетесь с убийством. А турецкий сыщик, занятый рутинными делами в Измире, не предполагает, что очередное преступление коснется его собственной семьи и вынудит его общаться с иностранными туристами.Москвичка Лана, приехав с сестрой и ее сыном к Эгейскому морю, думает только о любви и ждет приезда своего возлюбленного, однако гибель знакомой нарушает безмятежное течение их отпуска.