Опасное знание - [4]

Неожиданно Мэрта засмеялась и толкнула меня локтем. Я обернулся. Позади Манфреда и Эрика стоял Юхан-Якуб Рамселиус и, прищурившись, наблюдал за нами.

— Ну как? — спросил он. — Господа мыслители довольны?

— Довольны! — зашипел Ёста. — Если вы отдадите профессуру Эрнсту, я напишу жалобу самому королю!

— Это тебе не поможет, — спокойно ответил Юхан-Якуб.

— Почему? — удивился Ёста.

— Потому что в любом случае Манфред получит профессорскую кафедру раньше тебя. Ты малый проницательный, но твоя работа не вполне совершенна. Тебе нужен новый и более эффективный метод анализа. Прочти мои «Основные начала».

— Уже прочел, — ответил Ёста. — И не сказал бы, что они делают революцию в юриспруденции.

Он нервно зажег сигару.

— Выходит, внешность обманчива, — рассмеялся Юхан-Якуб. — Не такой уж ты проницательный, как я думал. И я был, по всей видимости, прав, когда поставил тебя после Манфреда.

— Я не уверен, что ты правильно оценил мою работу, — сухо сказал Манфред, взглянув на Рамселиуса.

— А мне кажется, что в своих оценках я был весьма великодушен, — ухмыльнулся Юхан-Якуб. — Разве я не отметил у тебя дотошного внимания к деталям? А за решение кардинальных проблем ты, по-видимому, не берешься.

Манфред Лундберг привычным жестом поправил свои очки в золотой оправе.

— Второстепенные проблемы тоже ждут своего решения, — ответил он.

— Разумеется, — заявил Рамселиус. — И утешься! Профессорская кафедра — твоя. Уж я-то знаю наш милый факультет!

Как только до Ёсты дошло, что профессуры мне не видать, настроение у него сразу улучшилось. Мы перестали препираться и заключили мир. Юхан-Якуб и чета Хофстедтеров направились к выходу. Ёста забрал свой экземпляр решения ученого совета и тоже ушел.

Прошло всего несколько минут, и тут я вспомнил, что мне надо ехать к декану нашего факультета Авроре фон Лёвенцан. Я хотел обсудить с ней содержание одной лекции, которую мне предстояло прочитать. Она жила неподалеку от виллы на Норрландсгатан, которую Ёста снимал у вдовы священника. Если Ёста еще не уехал, он подвезет меня в своей машине. Я быстро свернул свой экземпляр решения и вскочил на ноги.

— До свидания, — сказал я Манфреду и Эрику.

— Всего доброго, — ответил Манфред.

Эрик кивнул, и взгляд его неуверенно скользнул из стороны в сторону. Я бросился в вестибюль, надел галоши, схватил шляпу и пальто и выбежал на улицу. Мне повезло. Ёста как раз садился в машину. Он охотно согласился подвезти меня.

2. Турин

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.

На юридическом факультете семинарские занятия проходили в большой светлой аудитории, расположенной на втором этаже университетского здания. Своими тремя высокими окнами аудитория эта выходила на запад, на Эфре-Слотсгатан. Вдоль стен тянулись книжные полки, на которых стояли старые парламентские акты и ежегодники Нового юридического архива в черных переплетах.

Столы располагались тремя параллельными рядами по всей длине аудитории. Средний ряд был самый длинный, а два других — покороче. В случае необходимости за этими столами могли разместиться 70–80 студентов. Спинки стульев были вырезаны в виде листьев дуба и лавра. В простенке между окнами стояла черная доска. Руководитель семинара обычно сидел за длинным столом спиной к окну. Ему предназначался специальный стул, который отличался от остальных стульев тем, что был чуточку побольше и поизящнее. Однако Манфред Лундберг сел почему-то за стол, стоявший у стены.

Он вошел в аудиторию, когда настенные часы показывали точно четверть второго. Манфред Лундберг был воплощением пунктуальности.

Это произошло во вторник, в середине января. Мы собрались на наш первый семинар по гражданскому праву перед экзаменационной сессией. Над высоким зданием, стоящим на противоположной стороне Эфре-Слотсгатан, висело бледное зимнее солнце. Я сидел спиной к окну и болтал о всякой всячине с одним своим старым знакомым. Вернее, болтал он. У этого малого были морковного цвета волосы, и от него разило потом. Он отпраздновал рождество на Мальорке, и теперь его просто распирало от желания поделиться впечатлениями. Не умолкая ни на секунду, он рассказывал о средиземноморском солнце, о Пальме, о наранхас[1] и обнаженных островитянках. Скоро я почувствовал, что больше не могу. Мне хотелось достать из кармана носовой платок и засунуть ему в рот. Остальные студенты, всего человек пятьдесят, сидели или стояли вокруг столов и тоже разговаривали. Вся аудитория была заполнена монотонным журчанием голосов, которое то тут, то там прерывали взрывы смеха.

Все было так, как обычно бывает на первом семинаре. Сначала мы заняли свои места. Потом в дверях появился Манфред Лундберг. Мы поднялись и стали ждать, когда он подойдет к своему стулу и поздоровается с нами: лишь после этого нам снова можно будет сесть.