Опасная граница - [126]

Смерть Марвана тяжело повлияла на Стейскалову. Она хорошо знала этого спокойного, умного и доброго человека, несколько лет командовавшего отделением таможенной охраны. Она дружила с его женой, тихой маленькой женщиной, уехавшей в начале августа куда-то в глубь страны. Это была любящая, пара. Детей у них не было, поэтому всю нерастраченную нежность они отдавали друг другу.

Как переживет пани Марванова эту страшную весть? Нынешней ночью в приграничной зоне наверняка погибнет много людей. Во имя чего? Зачем было ломать давным-давно установившийся здесь порядок? Ответа на этот вопрос Стейскалова не находила.

Она убрала со стола чашки, тарелки, смахнула крошки хлеба в ладонь и бросила их в печь. Она еще от бабушки слышала, что, если смести крошки на пол, в дом придет беда. И хотя она не очень-то верила в приметы, некоторым бабушкиным советам все-таки следовала. В полуоткрытое окно, где стоял пулемет, тянуло холодом и сыростью. Стейскалова подбросила в печь пару поленьев.

Ганка снова села возле печи на скамеечку. Мужчины говорили об отступлении. У Пашека было, как всегда, особое мнение. Странно, что они не поссорились. Она успела возненавидеть старшего вахмистра, потому что поняла: все он делает наперекор остальным. Гибель Марвана нарушила их планы. Казалось, со смертью этого человека из дома ушли отвага и решимость. Взрывы гнева Пашека были непонятны Ганке. Она хотела бы стать такой же смелой и мужественной, как Маковец, стоически переносящий страшную боль, как Марван... Что же будет дальше? Когда у защитников кончатся патроны, их всех поубивают одного за другим. А что бывает с человеком после смерти?

События этой ночи казались Ганке настолько нереальными, что она то и дело задавала себе вопрос: а правда ли все это? На них напали люди, с которыми она еще несколько дней назад здоровалась при встрече, а они ей с улыбкой отвечали. Приветливые, заботливые, добрые соседи. Что с ними произошло за эти дни? Кто заразил их такой страшной ненавистью? Не вернулся ли мир в темное средневековье, во времена инквизиции и охоты за ведьмами? Ганка глотала слезы, подбородок у нее дрожал, глаза и щеки стали мокрыми. Мать услышала всхлипывания, подошла к девушке и нежно погладила по волосам:

— Не плачь, все будет хорошо, вот увидишь!

— Мамочка, ну чего мы ждем? Почему не уходим?

Стейскалову мучила та же мысль. В конце концов, мужчины уже могли бы что-то решить. Немцы пока выжидают, но, как только к ним придет подкрепление, они непременно нападут. Неужели нужно ждать, как убеждает Пашек, прихода чешских солдат? Она подошла к стоявшему у окна мужу, чтобы сказать ему все это. Тот выслушал ее и отправился советоваться с Гентшелем.

Юречка дежурил возле зала ожидания. Шлагбаум у шоссе уже едва просматривался, а туман все густел. Временами ветер доносил запах гари, Go стороны Вальдека слышалось петушиное пение. Юречка страстно желал, чтобы вот сейчас раздался грохот приближающихся танков и бронетранспортеров, рычание грузовиков. Куда бы тогда кинулись немцы? Расползлись бы по домам, быстренько сняли повязки со свастикой, попрятали в солому винтовки, сожгли свои флаги: мы, мол, ничего не хотим, мы всем довольны. Утром будет густой туман. А доживут ли они до утра?

Ветер легко шелестел в кронах деревьев, всюду царило спокойствие. Из окна дома донеслось покашливание Пашека, кто-то шуршал в сенях, но звуки эти не привлекли внимания Юречки. Он с грустью думал о том моменте, когда ему придется расстаться с формой. Он успел полюбить и форму, и службу, по после отторжения пограничных областей Чехословакии уже не понадобится столько таможенников и уволят прежде всего молодых. А как не хотелось возвращаться на гражданку, в столярный цех, к мастеру, обучавшему его! Он помнил его слова: мол, если надоест на границе, возвращайся ко мне. Как бы не так! Он получал в неделю всего восемьдесят крон — сущие гроши, да еще все время боялся, что однажды мастер скажет: «В понедельник можешь не приходить, у меня нет для тебя работы».

Поколению Юречки здорово не повезло. В стране началась страшная безработица, и многие его друзья, научившись какому-нибудь ремеслу, сразу оказались на улице. Мастерам было выгоднее давать работу ученикам. На третьем году обучения они уже работали самостоятельно, как взрослые работники, а получали гроши. Юречку это никоим образом не устраивало. Отслужив в армии, он послал запросы на железную дорогу, в полицию, в жандармерию, в таможенное управление. Положительный ответ пришел лишь один. И после медосмотра Юречка приступил к таможенной службе. Пока он еще не был зачислен в штат, и в любой момент его могли уволить. Он ненавидел членов судето-немецкой партии уже за то, что из-за них мог лишиться своего места государственного служащего.

Он отогнал от себя неприятные мысли и постарался сосредоточиться. Воздух был очень влажным, и любой звук разносился далеко-далеко. Если бы кто-нибудь шел по шоссе, его выдали бы шорох шагов, на болоте — чавканье грязи, а на железной дороге — шуршание щебенки. Юречка всегда хвастал, что нервы у него как веревки, но сейчас они, казалось, превратились в тонкие нити. Может, это от усталости?