Опасная граница - [128]

Гентшель вернулся через десять минут.

— Они ходят вдоль железной дороги. Я слышал, как они болтали и курили. Но пройти там можно. Бросим гранату — и они разбегутся кто куда, я уверен. Стоило мне только два раза выстрелить, как они все попадали в траву. Это надо было видеть. Развели там за кустами костер, дураки...

— А потом начнут гонять нас по лесу, — хрипло вставил Пашек. — Вы думаете, что с носилками сможете бежать, ползти, прятаться? Это убьет Маковеца, поверьте мне.

Гентшель только плечами пожал:

— Хорошо, подождем. Дождь перестал, заметно похолодало, небо кое-где проясняется, наверняка образуется густой туман. Тогда скрыться отсюда будет гораздо легче. В тумане нас никто не догонит.

Пашек что-то невнятно возразил, но никто не стал его переспрашивать. Гентшель вышел наружу, подошел к Юречке.

— С Пашеком вообще нельзя разговаривать, — сказал молодой таможенник.

— Не поймешь, что он себе внушает. То ждет германскую армию, то вдруг снова надеется на Биттнера — словом, бежит от собственного страха, петляя, будто заяц. Жаль, что пана Марвана больше нет. Уж он сумел бы на него повлиять.

— Я думаю, мы сможем пройти. Вы случайно наткнулись на их дозор, а если мы пойдем другим путем, например через топь, то спокойно пройдем...

— Я шел вдоль железнодорожной насыпи, поэтому и наткнулся на них.

Пашек закашлялся в комнате, вышел из дома и перед дверью шумно сплюнул.

— Пан Гентшель, вернемся ли мы когда-нибудь в Кенигсвальд? — спросил спустя минуту Юречка.

— Вернемся! — ответил с твердым убеждением бывший интербригадовец.

— А когда это произойдет?

— Не знаю.

— Вы считаете, наша армия покажет, на что она способна?

— На некоторых направлениях — несомненно. А вот у нас дела обстоят хуже. Наш выступ находится слишком далеко от укреплений. Может, армейское начальство и пришлет сюда кого-нибудь, чтобы навести порядок, но я бы на это не стал рассчитывать. Пашек все время твердит о Биттнере. А по-моему, тот вовремя понял, что запахло жареным.

— Вы думаете, он изменил?

Гентшель кивнул:

— А почему же он так неожиданно скрылся? Вас в лагерь не пустил, сказал, что сам побежит за помощью, но там даже не появился.

— Да, это так!

С минуту они молча ходили по платформе, потом, дойдя до шоссе, стали медленно возвращаться назад.

— Мы отдадим Гитлеру пограничные области? — спросил Юречка.

— Не только пограничные области, но и всю Чехословакию. Потом придет черед следующих государств.

— Но Советский Союз предлагает нам свою помощь...

— Только наше правительство боится этой помощи. Для некоторых политиков Гитлер гораздо приемлемее. Эти господа боятся, как бы простые люди не поняли, о чем идет речь в этой игре.

— Мы же объявили мобилизацию!

— Людьми в форме легче управлять.

— Я... я вас, ей-богу, не понимаю.

— Однажды вы все поймете.

— Вы сказали, что мы вернемся в Кенигсвальд. Думаете, это произойдет нескоро?

— Нам придется пережить крутое время, может, кто-нибудь из нас и не доживет до того дня, но мы обязательно вернемся.

— А что потом?

— Сместим старосту и на здании управы вывесим красный флаг.

— Вы с ума сошли! — прохрипел Пашек из темноты.— До той поры никакие коммунисты не доживут.

— Я уверен, их станет больше, чем сейчас. Ваш сын, ваш внук, например...

— Не пугайте! И так страшно...

— Может, вы хотите, чтобы там висела тряпка со свастикой?

— Вы забыли назвать еще один возможный вариант.

— Какой?

— Там будет висеть чехословацкий флаг.

— Если бы рядом с ним висел красный флаг, я бы не возражал.

— Перестаньте валять дурака, Гентшель, и идите к черту с вашей политикой! Юречка, вы где должны стоять? — обрушился Пашек на молодого таможенника.

Тот ответил ему таким словом, которое в приличном обществе не произносится, и медленно пошел к залу ожидания. Там он сел и положил карабин на колени. А Пашек с Гентшелем направились в дом. Командир отряда местной охраны еще некоторое время говорил что-то нравоучительным тоном, пока его не окликнул Стейскал.

Гентшель был прав. Небо прояснялось. Между темными клоками туч замерцали звезды. Заметно похолодало. Вдалеке, наверное у Варнсдорфа, протяжно гудел паровоз. Унылый зов его разносился по всей округе. И Юречка подумал, что жизнь продолжается, что скоро люди начнут вставать, потом выйдут на улицу, поеживаясь от холода и ругая промозглую осень, и побредут на работу. Ему казалось, что прошло ужасно много времени с тех пор, когда он стоял за верстаком, а из рубанка вылетали пахучие стружки, закручивающиеся спиралью. Он вдруг заскучал по знакомым вещам, по запаху свежеструганого дерева, смолы...

Юречка не мог больше сидеть на одном месте. Он вышел из зала ожидания и с большой осторожностью направился к переезду. Там он остановился и прислушался. Обернулся и взглянул на дом. Керосиновый фонарь отбрасывал тусклый свет на дом, на пристроенный к нему зал ожидания, на обломки скамейки. Маленький островок света среди черного моря тьмы. В окнах сверкнул красный огонек — открыли дверцу печи. Ганка, наверное, сидит на скамейке, опираясь спиной о стену, и дремлет. И конечно, дрожит от страха перед неизвестностью. Что же принесет им новый день? Этот назойливый вопрос мучил каждого из них.