Он ведёт меня - [68]

Прихожане и слышать не желали о моих поисках работы; они рассказывали мне о том, как много дел в приходе, и обещали взять на себя заботу обо всех моих нуждах. Кроме того, им нужен был священник, для которого работа в церкви была бы единственной. Они собирались направить в Горсовет петицию, в которой говорилось бы о том, что священник у них уже есть, а потому они просят оставить им церковь. Честно говоря, этот шаг вызывал у меня опасения. Я знал, что городские власти захотят узнать, кто этот священник и откуда он взялся; я был уверен, что при подобных обстоятельствах мое пребывание в Красноярске не продлится долго. Но разубедить прихожан было невозможно – а после всех дел Божией благодати, только что свершившихся на моих глазах, не мне было с ними спорить.

Они составили петицию и попросили о встрече с главой Горсовета. Однако он не дал им прямого ответа и не подписал необходимый документ; он утверждал, что это решение должна принимать Москва. Нимало не смутившись, прихожане решили послать в Москву делегацию со своей петицией. Я был поражен их смелостью и несколько даже смущен их верой; в сущности, мне было стыдно сознавать, что в некоторых отношениях их вера больше моей. Они ни минуты не сомневались, что Бог позаботится о положительном ответе на их петицию – так же, как внял их молитвам о новом священнике. И они не боялись предстать перед Горсоветом и даже перед Кремлем, свидетельствуя о своей вере. Они знали, как знали люди во всем Советском Союзе, что их действия могут стоить им рабочего места и даже повлечь за собой более серьезные последствия, и все же они ни минуты не сомневались в своих поступках.

Чем объяснить подобную веру в стране, где атеизм и страх в порядке вещей? Этому невозможно найти никакого объяснения, кроме традиционного: эта вера была даром Божиим, как и вообще всякая вера. Бог был для этих людей реальностью – реальностью, которой они были верны и которую ставили выше всех других личных соображений. Их вера была для них в буквальном смысле вопросом жизни и смерти. Они готовы были пожертвовать ради нее всем остальным. Но религия заключалась для них не в доктринах, не в правилах, не в обычаях; она заключалась в вере и глубоких убеждениях. Для них Бог был столь же реален, как отец, брат или лучший друг. Они прибегали к Нему, когда им приходилось трудно, уповали на Него, боялись Его суда над их прегрешениями и скорее согласились бы потерять все на свете, чем оскорбить Его.

Нет, они не были совершенны – ни как люди, ни как христиане; они не были святыми, но вера их была делом принципа и повседневной действительностью их жизни. Они не говорили о ней, но она проявлялась в том, как они подходили к проблемам повседневности, как говорили, как рассуждали и как реагировали на все происходящее. Их вера была проста и детски непосредственна. То была как раз та вера, которую Господь в Евангелиях превозносил столь красноречиво, всякий раз, когда встречал ее. «И в Израиле не нашел Я такой веры», – сказал Он сотнику. Так и я чувствовал себя здесь, в этом красноярском приходе.

Возможно, их вера была старомодна. Для этих людей средоточием веры была Церковь с ее таинствами, обрядами, новеннами и молитвами. Возможно, они были не слишком искушены в вере, и некоторые из их представлений о добре и зле, о грехе и покаянии, о страдании и искуплении, о смерти и воскресении, о благодати и таинствах не удовлетворили бы более разборчивого богослова, чем я. Но в то же время то была вера, испытанная и очищенная огнем постоянных преследований исподтишка, подвергавшаяся со всех сторон и на всех уровнях нападкам и насмешкам пропагандистов, – и все же она выстояла. Для этих людей она была слишком драгоценна, чтобы можно было променять ее на социальный успех, на лучшую работу или даже на лучшее образование для детей, которых они очень любили. Для них вера была образом жизни; она была средоточием их жизни, каждого их дня, всех их дел. Они редко обсуждали ее или спорили о ней с другими; наверно, если бы они попытались объяснить свои убеждения, это им не слишком бы удалось, но она была в самом центре их существа; они веровали в Бога и в Его Церковь. Они уповали на Него, прибегали к нему в трудную минуту, возносили Ему благодарения в минуту счастья и были уверены, что пребудут с Ним в вечности.

Разумеется, это вера общая для всех нас. Мы не заслужили ее – нам даровал ее Бог, – но сохраним мы ее или потеряем, зависит от нас. Мы можем дорожить ею или принимать ее как должное, а если мы станем принимать ее как должное, то наверняка потеряем ее. А потому мы, напротив, должны стремиться относиться к ней все более сознательно, ревновать о ней и беречь ее, подобно тому как с ветхозаветных времен до наших дней дорожили ею евреи, по сей день ревниво хранящие свое избранничество; подобно тому как берегли и хранили свою веру эти простые христиане из Красноярска. Мы должны превратить ее в негласный принцип, руководящий каждым нашим поступком, в средоточие нашего бытия и всех дел каждого нашего дня. Она должна стать для нас такой же реальной, такой же жизненно необходимой, как воздух, которым мы дышим, ибо без нее наша жизнь не имеет смысла, а душа может умереть. Мы должны постоянно укреплять ее и руководствоваться ею во всем, что делаем.