Он ведёт меня - [53]

Глава пятнадцатая Страх смерти

Думаю, что, когда стоишь в ожидании расстрела, твоя теология смерти подвергается довольно неплохой проверке. Я бы не сказал, что выдержал это испытание блестяще. Возможно, все случилось просто слишком быстро, без всякого предупреждения. В Пятом лагере, в Норильске, случился мятеж заключенных, и когда для подавления мятежа были вызваны войска, они разделили заключенных на небольшие группы и куда-то их повели. Я был в группе из тридцати человек. Нас одними из первых вывели из лагеря и повели к песчаному карьеру примерно в миле от него. Мы понятия не имели, что за дисциплинарные меры будут предприняты против нас, но нам даже в голову не приходило, что в пяти ярдах от себя мы увидим строй солдат с винтовками наготове, ожидающих лишь команды стрелять. Команда прозвучала, винтовки поднялись, по другой команде были взведены курки и солдаты прицелились в наши головы. Какое-то мгновение, словно во сне, никто из нас по-настоящему не понимал, что происходит. Затем осознание того, что эти солдаты должны сейчас расстрелять нас и ждут лишь очередной команды, ворвалось в мой разум с неистовой силой, заставившей все во мне замереть. В моем чреве все перевернулось и онемело; мое сердце остановилось; наверняка, я перестал дышать; я не мог пошевелить ни одним мускулом в своем теле; мой разум помутился.

Первой мыслью, которую я помню, был вопрос: «Господи, это конец?» Я знаю, что начал покаянную молитву, но я помню свое ощущение, когда я понял, что другая часть меня не понимает тех слов, которые я бормочу. Другая часть меня сосредоточилась на той мысли, что через долю секунды я предстану перед Богом, ошеломленный и неподготовленный, неспособный в своем внезапном смятении и всепоглощающем страхе испытывать сожаление о своих грехах, абсолютно недееспособный от потрясения, неспособный даже на простое проявление веры в Того Бога, которому научился безоговорочно доверять в каждом своем поступке, и уж тем более ждать с предвкушением того часа, когда наконец встречусь с Ним лицом к лицу. Я до сих пор очень живо помню осознание происходящего в ту секунду и новый страх, охвативший меня, когда я, парализованный, объятый ужасом, понял, что не могу совершить никакой христианский поступок, чтобы искупить себя, и одновременно сознавал, что надо делать – и, в сущности, пытался это делать: механически повторял покаянную молитву без понимания ее смысла – в последний миг жизни, оставшийся до той секунды, когда завеса падёт, и я предстану перед Богом.

Я не имею представления, как долго длился этот миг. Вдруг вдалеке прозвучал выстрел, крики, и группа офицеров ринулась к нам, чтобы прекратить нашу казнь. Я знаю лишь то, что, когда этот миг миновал, мое сердце бешено колотилось, каждый нерв и каждый мускул дрожал, ослабшие колени тряслись, а разум вновь был в состоянии связно отслеживать последовательность событий. Когда нас снова увели, я попытался понять, что всё-таки со мной произошло.

Довольно часто в годы тюрьмы, допросов и лагерей мне приходилось жить с мыслью о смерти. Не раз мне говорили, что меня расстреляют, и я знаю, что это не были пустые угрозы. Я видел, как рядом со мной умирали люди – от голода, от болезней, порой просто от нежелания жить дальше. Я сталкивался со смертью в своих мыслях снова и снова, помогал другим в последние минуты перед смертью, постоянно жил среди разговоров о смерти и в ее присутствии. Я думал и размышлял о ней, не боялся ее, иногда даже ждал ее. Что же тогда было в этом миге такого, что так испугало меня, заставило полностью потерять власть над собой и лишило способности действовать, молиться и даже думать? Возможно, меня подвела внезапность, неожиданность всего происходящего?

Должно быть, частично так оно и было. Кроме того, был физический страх. Каждому приходилось испытывать на себе эффект неожиданного, сильного испуга, например, когда оказываешься на волосок от несчастного случая, внезапно падаешь или, быть может, просто неожиданно слышишь громкий и странный звук. В такие моменты животный инстинкт берет верх; разум замутняется, тело же реагирует: мышцы и нервы напрягаются, сердцебиение учащается, желудок сжимается. Когда же этот миг проходит – если при этом ничто все же не причиняет телу вреда, – напряжение спадает и тело слабеет. Это просто физические признаки страха, а в том, что тело боится травмы, тем более смерти, нет ничего удивительного. Я не могу быть уверен – возможно, я так и не узнаю этого точно, пока смертный час не приблизится вновь, – но подозреваю, что в основном мое смятение перед расстрелом на том песчаном карьере под Норильском было следствием того самого животного инстинкта перед лицом внезапной и совершенно неожиданной физической опасности.

Ибо сама по себе мысль о смерти не пугает и не пугала меня во все годы войны, тюрьмы и лагерей. Смерть непременно приходит к каждому человеку в конце его земной жизни, но это еще не значит, что смерть есть зло. Благая весть христианства говорит, прежде всего, о том, что смерть не представляет собой ужасающей тайны, которой человек должен бояться. Это не конец жизни, души, личности. Не смерть Христа на Голгофе сама по себе была центральным событием спасения, но Его смерть