Он ведёт меня - [52]

Только глубокое обновление веры во Христа, обновленное понимание того, как Его Царствие утверждается в этом мире, и обновленное чувство верности Его воле могло рассеять то уныние, которое переживали порой эти священники-заключенные, объятые страхом оттого, что могущество зла и кажущаяся безнадежность их дела явились им в лагерях со всей ясностью. Испытания, уже ими пройденные и те, которые они проходили теперь, были суровы; возможно, с человеческой точки зрения, это было слишком много, чтобы священник мог с этими справиться в одиночку. Даже возможности беседовать с другими лагерными священниками, обсуждая с ними проблемы религии, Церкви и священства, оказалось недостаточно, чтобы рассеять все сомнения и вернуть покой их разуму. Но размышления духовных упражнений, казалось, действительно помогали этим священникам-маловерам обновить и вновь обрести свою веру, увидеть события окружающей жизни в свете Царствия, понять, что в мире – таком, какой он есть – вершится дело спасения. Духовные упражнения ничего не меняли в лагере, не изменяли к лучшему жизнь священника, но это не мешало им оказывать воздействие на его душу. Они обновляли его видение своей собственной жизни и жизни окружающих людей, являя ее священнику в свете Божьего Промысла и Христовой преображающей власти. Они давали ему силу и мужество в жесточайших условиях достойно встречать испытания каждого дня, видя в них дарованную ему возможность созидания Царствия Божия, которую нельзя упускать.

По тем же причинам мы старались также проводить духовные упражнения и с другими заключенными, когда было возможно. Не всегда это было легко, ибо даже те, кто не утратил еще свою веру, поначалу не желали много и подолгу разговаривать о религии. Заключенные вообще не стремились говорить о таких вещах, ибо их заботила проблема простого выживания. Им была присуща простая вера и еще более простые представления о нравственности. Ложь, мошенничество, воровство были в лагере образом жизни; заключенные оправдывали это перед самими собой как единственный способ выживания и как возможность обмануть систему с ее абсолютным господством над их жизнью. В лагере мало кто чувствовал угрызения совести по поводу подобных вещей. Человек просто делал все, чтобы выжить любой ценой. Иногда люди упоминали об этих грехах на исповеди, потому что были к этому приучены, но им было трудно чувствовать по этому поводу искреннее раскаяние. Иногда они, казалось, просили у Бога скорее разрешения на подобные поступки, чем прощения или оставления грехов. Они хотели быть «честными» с Богом, но хотели также выжить в этой жестокой и несправедливой системе и надеялись, что Он поймет.

Эта простота и прямота их веры в Бога и прочность их доверия к Нему воистину поражали нас в этих людях. Даже осознание собственных грехов и недостатков на исповеди, казалось, лишь укрепляло эту веру. Если Бог до сих пор хранил меня, говорили заключенные, если Он до сих пор не отверг меня со всеми моими грехами и не дал мне умереть, то, конечно же, Он и впредь не оставит меня. То был источник их доверия к Нему и упования. На Бога можно было положиться и тогда, когда уже нельзя было рассчитывать на людей; Он поможет даже тогда, когда друзья и все прочее окажется бессильным. Он доказал это тем, что хранил их до сих пор. Неважно, что сделал человек, как он подвел Бога или товарища: Бог не оставил его до сих пор, а значит, можно рассчитывать на то, что Он поддержит его и завтра.

Духовные упражнения для этих заключенных представляли собой скорее миссию. Мы старались укреплять ту веру и упование, которые у них уже были и которые их поддерживали, но призывали их стать еще ближе к Богу благодаря таинствам: более частой исповеди и причащению. Кроме того, мы старались помочь им осознать, что их жизнь не потеряна и не напрасна, но все так же бесценна в глазах Бога. Потому-то Он и не покинул их и не покинет никогда. Однако мы снова и снова говорили о том, что Божий Промысел – не только Его забота о них. Эту заботу они ощущали уже очень ясно. Мы старались объяснить им, что их жизнь тоже имеет предназначение, что их каждодневный труд и страдание ценны; что в глазах Бога их дела все равно могут быть достойны, даже если они не могут быть таковыми в глазах людей. Поэтому мы учили их совершать «Утреннее приношение»: ежедневно посвящать Богу все молитвы, дела и страдания этого дня, доверяясь Его воле, дабы заслужить благодать для других, особенно для своих родных и друзей.

Таким образом, как бы суровы ни были лагерные условия, какой бы жестокой и бессмысленной ни казалась работа, все это обретало новый смысл и новую ценность. Это превращалось в нечто такое, чем человек мог гордиться каждый день, потому что это было его приношение Богу. Каждый день труда и лишений – словно зерна пшеницы, перемолотые в муку, чтобы стать хлебом Евхаристии – можно было посвящать Богу, преображая в нечто очень ценное в глазах Божиих; то была жертва, которую каждый человек мог возносить Богу в эти долгие, тяжелые дни. Скучная, тяжелая будничность ежедневного труда, даже здесь, в Сибири, могла стать осмысленной и была так же ценна, как жизнь любого человека в любом месте, какой бы скучной, однообразной или незначительной она ни представала в глазах человека: она была ценна и осмысленна в глазах Бога.