Он ведёт меня - [45]

Глава тринадцатая Значение мессы

Иногда я думаю, что те, кто никогда не лишался возможности служить Мессу или присутствовать на ней, не понимают до конца, какое сокровище являет собой Месса. Во всяком случае, я знаю, какое значение она приобрела для меня и для других священников, встреченных мною в Советском Союзе; я знаю, какие жертвы мы приносили и чем рисковали, лишь бы совершать Мессу или присутствовать на ней. В лагерях, где царил непрестанный голод, где пищи, которую нам давали, едва хватало, чтобы не умереть, я видел, как священники отказываются от завтрака и до полудня трудятся на тяжелых работах с пустым желудком, чтобы соблюсти пост перед Евхаристией, потому что полуденный перерыв на рабочем участке был самым удобным временем, чтобы собраться и втайне отслужить Мессу. Нередко я и сам поступал так же. А иногда, когда надзиратели слишком пристально следили за нами, и мы не рисковали служить Мессу на рабочем участке, хлебные корки, положенные мною в карман во время завтрака, оставались там нетронутыми до моего возвращения в лагерь, где я мог совершить Мессу вечером. А в долгое заполярное лето, когда рабочие дни тянутся дольше всего, а времени на сон отводится совсем мало, я видел, как священники лишают свое тело столь необходимого ему сна, чтобы встать до сигнала к подъему и втайне отслужить Мессу в тишине барака, в то время как все остальные дорожили каждой лишней минутой бесценного сна. В том, что касалось богослужений, наша жизнь была в некотором смысле катакомбной. Нас сурово наказывали, если заставали во время Мессы, а стукачи всегда были тут как тут. Но для нас Месса всегда стоила этого риска и жертвы; мы дорожили ею, мы ждали ее, мы готовы были почти на все, лишь бы служить или слушать ее.

Когда я был в Риме, в Русской коллегии, и мечтал, чтобы мне представился случай попасть в Советский Союз, я часто задавался вопросом, что я буду делать, если не смогу служить Мессу. В студенчестве мы иногда говорили об этом. Наверно, на эти беседы вдохновлял нас Рим с его катакомбами. Но наши рассуждения, конечно же, были немного романтическими. В нашей жизни – как в Руссикуме, так и в семинарии, а также в любом из наших иезуитских домов – ни дня не проходило без Мессы; мы готовились стать священниками, которые будут служить Мессу как восточного, так и латинского обряда. Для нас как для будущих священников Месса имела особое значение, но я полагаю, не было бы ошибкой сказать, что мы все еще в некотором смысле воспринимали ее как должное. Не то чтобы она превратилась просто в один из религиозных обрядов: во всяком случае, для меня Месса всегда имела особое значение как время особенной близости с Господом нашим, которое даруется мне каждый день. Но посещать Мессу каждый день было так просто. Она всегда была здесь, она была частью нашего распорядка дня, и мысль о том, что когда-нибудь, быть может, служить Мессу станет не так легко, была, в сущности, лишь фантазией. Мы говорили об этом, читали об этом в исторических книгах о гонениях на Церковь, но нам никогда не приходилось пережить это на собственном опыте. Помню, какое глубокое волнение вызвала у меня моя первая Месса в день после рукоположения, честь собственными руками совершить тайное возобновление Голгофы; помню свою радость при мысли, что я избран из числа людей, дабы служить им в делах Божиих, и могу наконец исполнить повеление, данное Христом Своим ученикам во время Тайной вечери: «Сие творите в Мое воспоминание». Со дня рукоположения ни в безмятежные годы в Альбертыне, ни в дни суматохи и хаоса после того, как Советский Союз захватил Польшу, не было ни дня, который бы не начинался для меня с жертвоприношения Мессы.

И лишь когда мы с отцом Виктором пустились в долгий путь из Львова на уральские лесозаготовки, наши фантазии о невозможности совершать Мессу стали реальностью. Только тогда я впервые испытал подлинное чувство утраты от невозможности начинать день с Евхаристии. Мы взяли с собой хлеб и вино и небольшой набор для литургии с потиром и миссалом, чтобы совершать Мессу. Но никто в товарном вагоне, полном рабочих, не знал, что мы священники, и в тесноте вагона служить Мессу было слишком трудно. Мы делали, что могли. При каждой возможности, в особенности на стоянках, когда мы покидали вагон, чтобы размять ноги и добыть продовольствие, мы не упускали случая вместе совершить Евхаристию. Когда же мы добрались на лесозаготовки, то в бараках, в примитивных, грубых условиях лагеря служить Мессу оказалось столь же трудно. Мы не осмеливались себя разоблачать; мы не знали, как нас примут в качестве священников и, по крайней мере поначалу, служили Мессу только наедине друг с другом. Если мы ждали момента, когда мы сможем уединиться в укромном уголке барака в вечернее время, то нам приходилось поститься весь день и все равно выполнять полный дневной объем работ в лесозаготовительных бригадах. Но по утрам, когда все собирались на работу, в бараках царила сумятица, и трудно было в такой обстановке найти время, чтобы должным образом сосредоточиться перед Мессой и совершить ее так, как мы того желали. Поэтому нам не удавалось служить Мессу ежедневно, но у нас всегда был запас освященных гостий, чтобы можно было, по крайней мере, каждый день причащаться.