Он ведёт меня - [44]

День за днем я учился постигать в какой-то мере Божественное могущество, явленное в тайне страстей. Боль и страдания Страстей Господних представляли собой ту жертву, которая была необходима для спасения душ. Подобную жертву должны принести и все, кто призван к апостольству. И все же это страдание и жертва были окрашены глубокой духовной радостью, потому что позволяли увидеть, как в жизни, которая во всем остальном приносит лишь разочарования, творится воля Божия и совершается великое дело спасения. Если человек смотрит на жертву и страдание только глазами разума, то он будет стремиться избегать их, насколько возможно, ибо в боли как таковой нет ничего приятного. Но если человеку удается научиться видеть роль боли и страдания в Божественном замысле искупления всей вселенной и каждой отдельной души, его отношение к ним может стать иным. Он не станет избегать боли, когда она придет к нему, но будет нести ее в меру дарованной ему благодати. Он будет видеть в ней облечение во Христа в подлинном смысле этого слова. Из этого прозрения исходит радость и умножение надежды; из него произрастает также и сострадание к другим и надежда, что и им тоже можно помочь осознать подлинный смысл жизни и ее испытаний, ее радостей и страданий. Горящая этим воодушевлением, душа непрестанно жаждала возвещать чудеса Божией благодати каждому встречному. Это стремление, это рвение не знало границ, не имело никаких пределов. И хотя плоды этого рвения в действительности превосходили то, чего можно добиться человеческими усилиями, душа, воспламененная этим разумением, обращала мало внимания на конкретные результаты. Главным было не дать угаснуть этому огню рвения. Отсюда проистекала непрестанная потребность в каждодневной молитве, непрестанное стремление видеть в боли и страданиях каждого дня подлинное дело искупления, подлинное участие в спасительных деяниях Христа.

Препятствия, возникающие каждый день, трудности, мешающие воплотить это рвение на деле не смущали душу, воспламененную этим разумением. Ибо подлинное обращение людей требовало многих молитв, непоколебимого доверия к Богу, многих испытаний и жертв. Преданная своему делу душа, пребывая в непрестанном общении с Богом, инстинктивно понимала, что в глазах Отца самое главное полностью довериться в своем апостольстве Его воле. На что бы Он ни вдохновил ее, чтобы ни повелел, это становилось самым важным – а не человеческое усердие, не премудрость и не труд по собственному почину.

Мысли эти почти вошли у меня в обыкновение, и размышляя об этом в нескончаемые дни изнурительного труда в лагерях Сибири, я осознавал, что перед Богом я обязан не жалея сил совершать свой ежедневный круг молитвы, труда и страдания так добросовестно, как только могу, подавая пример другим заключенным, словом и делом помогая им увидеть, что даже самое жалкое существование посреди ледяной пустоши может быть плодотворным, содействуя распространению Царствия Божия на земле. Бог не теряет из виду ни одну человеческую жизнь, никакое человеческое страдание. Ибо каждый из нас сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога своего, почитать Его и служить Ему, и чрез то спасти свою душу и содействовать спасению душ других людей. Всякое дело, пусть даже самое незначительное, если принимать и исполнять его как исходящее из рук Божиих, и быть послушным при этом воле Божией, становится делом искупления и частью великого дела спасения, которому положили начало страсти Христовы.

Размышление об этих истинах не только утешало меня. Оно открывало мне совершенно новое видение Сибири, а также окружавшей меня боли и страданий. Мне казалось, я вижу, что из сломанных и разбитых судеб вокруг меня готова восстать целая новая Церковь – только бы хватило работников в винограднике. Здесь рождалась Церковь мужчин и женщин, преисполненных духа жертвенности и верности. Церковь, рождающаяся из поколения гонимых и сокрушенных, испытанная, как золото в горниле. Церковь новых пастырей, уцелевших в этих лагерях и живущих в воинствующе атеистическом государстве и все-таки сознающих, насколько всецело все зависит от одного лишь Бога, не имеющих, быть может, возможности служить Ему открыто и все же входящих в единое мистическое Тело Христово, называемое Церковью. Возможно, это и есть тот самый спасительный остаток, о котором говорит Исайя. Народ, принявший гонения с радостью, способен увидеть в своих собственных испытаниях и страданиях подлинно христианское дело искупления мира, в котором он живет, способен понять, что страдая, становится закваской в тесте. Ибо «кто уразумел дух Господа, и был советником у Него? Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших». Возможно, в замысле Божием плодом всех этих страданий станет нечто новое и драгоценное в мистическом Теле: ревностные христиане, которые дадут Церкви, присутствующей в мире как человеческое установление, новый идеал самоотверженности. В замысле Божием эта гонимая Церковь, эти страждущие христиане непрестанно обогащают земную Церковь, мистическое Тело Христа.