Он ведёт меня - [33]

Условия жизни в лагере был невыносимыми. Бараки защищали от пронизывающих ветров лишь настолько, чтобы можно было выжить – не более. Пищи едва хватало для того, чтобы поддерживать в заключенных жизнь и давать им силу, необходимую для работы. Существовал так называемый основной рацион («гарантийка»), который получали все, – его было достаточно, чтобы выжить; но в качестве добавочного стимула были еще талоны на дополнительное питание «плюс один», «плюс два» и «плюс три», которые выдавались тем, кто перевыполнял свою дневную норму. Однако эта система, умышленно или нет, была устроена так, что физически могла оказать на заключенного обратный эффект. Так, если несколько дней человеку не удавалось выполнить свою дневную норму, и он получал только «гарантийку», то от этого он становился еще слабее, и тем труднее ему было выполнять дневную норму на следующий день. Это был порочный круг. И все-таки люди выживали.

За то, что мы выживали несмотря на условия, следует отдать дань упорству и силе человеческой воли, заставляющей человеческое тело выдерживать гораздо больше, чем кажется возможным человеку, а также тому чудесному Божиему творению, каковым является тело человека. Ни одна машина, когда-либо созданная руками человека, не могла бы изо дня в день выдерживать нескончаемый, тяжелый труд в суровейших погодных условиях, а человеческое тело доказало свою способность выносить его в сибирских лагерях принудительных работ. Довольно часто говорят о «твердости человеческого духа», поддерживающего человека в тяжелые времена, но тело явно заслуживает больше внимания, чем ему обычно уделяют. Не тренированное, пребывающее в прекрасно форме тело спортсмена, но слабое, недокормленное и самое обыкновенное тело, которым Бог одарил каждого из нас. Лишь ежедневный труд до полного изнеможения, непрерывная пытка голодом и холодом, страдание и боль, болезни и истощение, невыразимая усталость и невероятная выносливость заставили меня по-настоящему понять и оценить ту катехетическую истину, что человек – существо, состоящее из тела и души.

Существует такой род христианского аскетизма, в котором есть заметная тенденция презирать тело, рассматривая его как тленную часть человека и как источник всякого тления. Поскольку душа бессмертна, а плоть тленна, мистики, прежде всего, восточные, были склонны рассматривать тело как бессловесное животное, которое нужно силой заставить подчиниться, словно упрямого осла. «Дух бодр» и желает служить Богу и искать совершенства, «плоть же немощна» и ленива, склонна к похоти и греху, ищет удовольствия и мешает душе искать одного лишь Бога. А потому, например, древние восточные отцы-пустынники, старались покорять тело непомерно суровыми епитимьями и постами, дабы достичь господства над слабостями плоти и тем освободить душу от всякой склонности потакать желаниям этого греховного смертного естества. Эта тенденция рассматривать человеческую природу, особенно «падшую человеческую природу», как низкую и испорченную, греховную, а потому презренную, нуждающуюся в постоянном и неусыпном контроле со стороны более благородной составляющей человека в той или иной форме по сей день присутствует в традиционной христианской духовности. И я думаю, это неправильно. Ведь это гностики, манихеи, катары, альбигойцы, янсенисты и приверженцы всех других еретических движений считают материю злой, а плоть склонной ко злу. По той или иной причине именно бедному старому телу достается все худшее, словно разум и воля никогда не бывают подвержены греховным мыслям и наклонностям, как будто грех не состоит как раз в противопоставлении своей воли (не тела) воле Божией.

Тюрьмы и лагеря научили меня величайшему уважению и любви к бедному старому телу. Именно тело принимало на себя все главные удары, какие бы страдания ни испытывала душа. Именно телу приходилось поддерживать человека, какой бы силой воли и решимостью он ни обладал. Именно телу доставался жгучий ветер, пронзительный холод, судороги в больных мышцах, свежие раны на растрескавшейся до мяса, кровоточащей плоти, грызущий голод в желудке, боль и оцепенение в перенапрягшихся тканях. Обморожения и урчание в желудке, распухшие ноги, слезящиеся глаза, потрескавшиеся губы и разбитые суставы пальцев, растяжения и спазмы, боли и ушибы – все это тело терпеливо сносило на протяжении нескончаемых дней труда под вьюжным снегом и промозглым дожем или в холодную заполярную «весну», и все же каждый раз ему как-то удавалось пронести человека сквозь очередной день. Именно тело страдало, мучилось и несло на своих плечах тяжелый груз этих ежедневных страстей и медленной смерти от нечеловеческого труда. Я всегда, во многих смыслах, относился к телу как чему-то само собой разумеющемуся. В юности я занимался многими видами спорта и в некоторых преуспел, например в боксе или бейсболе. Я был драчуном. Я вечно стремился всех превзойти, быть лучшим, сильнейшим. Я мог понести наказание и мог задать кому-нибудь жару. В первые годы своей монашеской жизни я пытался даже превзойти легенды о святых всевозможными постами и покаянными делами. Но я совершал их не столько ради того, чтобы наказать тело или достичь совершенства, сколько ради того, чтобы доказать миру и себе самому, насколько я силен. И все же только теперь, когда каждый день заканчивался изнеможением, и тело молило о каждой лишней минуте отдыха, о каждой малейшей передышке в работе, я научился по-настоящему ценить тот чудесный дар жизни, который Бог дал человеку, наделив удивительными возможностями его тело.