Он приехал в день поминовения - [9]

Жилю почудилось, что кто-то в домашних туфлях прошел по коридору и остановился, прислушиваясь, у его двери, но он не пошевелился.

Он еще не считает их всех, включая тетушку Жерардину, своими врагами, но кое-какие мелочи все же подметил. Впрочем, он, может быть, и преувеличивает, потому что был пьян.

Как они смотрели на него после обеда в курительной, куда снова подали напитки! У них был вид сообщников, которые хоть и не доверяют друг другу, но все заодно и вместе подстерегают жертву. У тети Элуа очень крупные зубы, поэтому, улыбаясь, — а улыбается она безостановочно и беспричинно: вероятно, без улыбки лицо у нее чересчур злое, — она выглядела так, словно запускает их во что-то невидимое.

Бабен посматривал на Плантеля с циничной безмятежностью, как будто говоря: «Хоть ты и великий Плантель из фирмы „Басс и Плантель“, а я, Рауль Бабен, тебя все же обвел».

Отказавшись от предложенной хозяином «гаваны», он вынул из кармана и раскурил очень крепкую сигару. Жерардина задымила сигаретой.

— Прямо с утра займись нашим другом Жилем, — сказал сыну Плантель.

Тут ведь есть еще одно обстоятельство: Жиль плохо одет. Они стыдились его черного шевиотового пиджака с чужого плеча, длинного почти как сюртук. И его смущения в те минуты, когда широкомордый метрдотель подавал ему незнакомые кушанья. Все они заметили! Шпионили за ним! Прятали в глазах улыбку! Молча перебрасывались насмешливыми, взглядами!

Его, видите ли, намерены приодеть! Что он сам думает — это неважно. Затем его водворят в дом на набережной Урсулинок. Они даже не удосужились рассказать, что представляет собой эта его тетка, с которой, согласно завещанию, ему отныне придется делить кров.

Выбрав подходящий момент, Плантель отвел Жиля в угол курительной. Жилю уже было нехорошо. Голова у него кружилась. Тем не менее подробности он запомнил.

— Скажите, друг мой, как вы очутились у Армандины? Вы же не знакомы с нею.

Жиль не лгал еще ни разу в жизни.

— Она сама узнала меня, когда я выходил с кладбища.

— Как она могла вас узнать, если никогда не видела?

— Я похож на отца и на дядю.

— Во-первых, она не знала вашего отца, потому что всего лет пять-шесть как приехала в Ла-Рошель. Что касается вашего дяди, я покажу вам его фотографию. Вы нисколько на него не похожи. Впрочем, я понимаю… Позже я вам объясню. Видите ли, мой юный друг, вам следует остерегаться Бабена и вообще всех, кто…

Пока они говорили, Бабен издали наблюдал за ними, словно понимая каждое их слово.

— Я полагаю, месье, сегодня мне лучше возвратиться в гостиницу, где я оставил вещи.

Жилю хотелось увидать Жажа, вернуться в свою комнатушку.

— Вещи уже здесь. Я послал за ними слугу.

На стенах висели огромные портреты людей в старинных нарядах, и один из них, нечто вроде мушкетера, следил глазами за Жилем, куда бы тот ни шел. Прямо наваждение!

— Выпейте-ка рюмочку этого старого коньяку. Он вас подкрепит, а утром…

При мысли о том, что он проведет ночь в чужом доме, где каждый закоулок дышит издевательской враждебностью, Жиль так перепугался, что покорно выпил.

Тут глаза у него полезли на лоб. Он понял, что это катастрофа. К глотке его подкатил ком. Он не успел выйти, рыдания перехватили ему горло, и его вырвало на великолепный персидский ковер.

— Зачем вы напоили его, Плантель! — вздохнула Жерардина. — Бедный мальчик!

Жиль видел все как в тумане — в глазах у него стояли слезы. Кто-то держал его за плечи.

— Воды, Жан!

— Ни в коем случае. Лучше нашатырю.

— Извините меня! Пожалуйста, извините!

— Бабен, позвоните Патрису, прошу вас!

Как ему ни было худо, Жиль успел запомнить имя этого метрдотеля с чересчур широкой рожей.

— Не угодно ли месье пройти со мной?

— Можно?

Хотя голова у Жиля по-прежнему раскалывалась от боли, он уже оделся. Плантеля-младшего, которому отец поручил с утра заняться гостем, еще в дверях поразил его спокойный, безразличный взгляд.

— Хорошо спалось? Почему вы не позвонили, чтобы вам подали завтрак?

— Мне не хочется есть.

— Отец просит извинить — ему пришлось отправиться в порт. Я навел справки по телефону. Хотя вчера был день поминовения, некоторые магазины открыты. Потом мы с вами съездим в Бордо или Париж, иначе вас не приодеть — здесь не найдешь ничего приличного. Ваша тетя ждет нас обоих к завтраку. Вы познакомитесь с вашими кузинами.

— А как же другая тетка? — холодно осведомился Жиль.

— Какая?

— Та, с которой я буду жить.

— Колетта? Насчет нее не беспокойтесь. Видеться вам с ней придется не часто, и это к лучшему. Она вдова вашего дяди Мовуазена. Как-нибудь я расскажу вам поподробней… Они с вашим дядей порвали всякие отношения еще за несколько лет до его смерти. Жили под одной крышей и не разговаривали. Ее поведение… Ну да ладно. Во всяком случае, уехав с набережной Урсулинок, она потеряет свою ренту.

— Она обманула дядю?

— Немножко! — усмехнулся Жан Плантель. — Ну, идем. Машину брать не стоит.

Этот день оставил у Жиля меньше воспоминаний, чем предыдущий, но одно из них оказалось все же довольно ярким.

Они с Жаном Плантелем зашли в узкий магазинчик на маленькой площади, называвшейся площадью Ла Кай. Справа была часовая мастерская, прямо напротив — аптека, закрытая, как и накануне.