Он приехал в день поминовения - [38]

— Мне нужно сказать вам два слова, пока не вернулась мадам Колетта. Только что я получила записку от брата. Он предпочитает больше сюда не ходить: это может навлечь на него неприятности — он ведь служит в полиции. Он хочет с вами встретиться: у него для вас важные новости. Спрашивает, не могли бы вы зайти сегодня к вашему тестю. Брат живет на улице Журдана, через два дома от Лепаров, и без труда сумеет незаметно увидеться с вами. В конце он пишет, что предупредил месье Лепара и тот вас ждет… Со своей стороны я считаю, что до встречи с ним вы не должны ничего говорить мадам Колетте — она и без того изнервничалась.

В половине восьмого вернулась тетка, и все сели за стол. Жизнь в доме начинала входить в русло. Чтобы не докучать Алисе своими делами, Колетта попросила ее пересказать фильм, который та смотрела днем.

Затем молодожены, словно давние супруги, оделись и вышли на улицу. Они пересекли город под хлещущим ветром и дождем, у которого был солоноватый привкус — с моря несло водяной пылью. Алиса не стала звонить, а просто постучала о почтовый ящик, как делала в детстве, и ее отец открыл дверь.

Новобрачные разделись у бамбуковой вешалки, и Алиса тут же порхнула на кухню, застекленная дверь которой виднелась в глубине коридора, а Жиля провели в гостиную.

Хотя Лепаров поздно предупредили о визите, они не преминули выставить на стол поднос с угощением — напитки, рюмочки с золотым ободком, сухие птифуры. Как всегда по воскресеньям, Эспри Лепар был в черном костюме и накрахмаленной манишке; но ни лысый череп, блестевший при свете лампы, ни густые брови, ни внушительные усы не мешали ему выглядеть тем, чем он был на самом деле — честным маленьким человеком без гроша за душой.

— Месье Ренке просил меня постучать к нему, как только вы появитесь… Садитесь, пожалуйста. Надеюсь, нальете себе сами?

На кухне раздался смех Алисы, затем отворилась входная дверь, которую Лепар не захлопнул за собой, и в гостиную, без пальто и шляпы, вошел инспектор полиции Поль Ренке.

Мужчина он был крупный, но дряблый и тусклый. Он принадлежал к той же породе, что Эспри Лепар: к маленьким людям, чья единственная, приправленная горечью радость — сознание исполненного долга и своей безупречной честности.

Эта тайная встреча смущала его. Ему было стыдно. Он искал оправданий своему поступку.

— Понимаете, моя сестра жизнь за мадам Колетту отдать готова. Вот почему, невзирая на профессиональную тайну…

Лепар деликатно встал и хотел было уйти на кухню к жене.

— Останьтесь, папа, — остановил его Жиль. — От вас у нас нет секретов, не так ли, месье Ренке?

Инспектор, склонный к некоторой торжественности, сделал жест, означавший: «Вам одному судить…»

Сесть на маленький раззолоченный стульчик он не решался.

— Капельку спиртного?

И Лепар, как и полагается радушному хозяину, наполнил крошечные рюмки. На то, чтобы все освоились и атмосфера потеплела, ушло несколько минут.

— Так вот, месье Мовуазен. Вам известно, что вскрытие вашего дяди было поручено доктору Виталю. А любой подтвердит вам, что Виталь приятель месье Плантеля и обедает у него каждую пятницу. Однако при вскрытии присутствовал и адвокат доктора Соваже. Упоминаю о нем потому, что это исключает известные гипотезы. Внутренности, как вы понимаете, были отправлены в Париж, в институт судебной медицины. Официальное заключение в ла-рошельскую прокуратуру еще не поступило. Зато к нам, в полицию, был звонок…

Ренке держал в руке рюмочку с золотым ободком, не решаясь ни поднести ее к губам, ни поставить на стол.

— Я был в кабинете у комиссара, когда ему позвонили, и тут же решил предупредить вас, месье Мовуазен. Экспертиза обнаружила во внутренностях мышьяк.

Эспри Лепар потупился. Из кухни по-прежнему доносилась болтовня Алисы.

— Вы хотите сказать, что мой дядя действительно отравлен? — спросил Жиль.

— Так показывает экспертиза… А первыми нас предупредили потому, что теперь расследование неизбежно приобретет новый размах.

На мгновение перед глазами Жиля встала легкая фигурка Колетты. На мгновение он засомневался, и кровь отхлынула у него от лица.

— Ничего не понимаю! Немыслимо, чтобы…

— Я тоже так считаю… Уже завтра мадам Колетту, без сомнения, вызовут на допрос. Полиции дано задание восстановить картину жизни Октава Мовуазена в последние дни перед смертью. К сожалению, это трудно, может быть, вовсе невозможно — с тех пор прошло больше полугода. Во всяком случае, предположение, будто доктор Соваже собственноручно отравил вашего дядю, начисто отпадает: ходу на набережную Урсулинок ему больше не было, и с Мовуазеном он не встречался.

И Поль Ренке продолжал:

— Вы позволите мне поделиться с вами своими соображениями, месье Жиль? Я человек маленький — всего лишь инспектор полиции — и не больно ученый. Но Ла-Рошель я знаю. Я бываю в местах, куда вы не ходите, — в маленьких кафе, в барах, на рынках — всюду, где люди ведут разговоры и не слишком меня опасаются. До сегодняшнего вечера я полагал, что вас хотят вывернуть наизнанку.

— Вывернуть наизнанку? — переспросил Жиль, силясь понять, что это значит.

— Выражение из жаргона спортсменов. Когда с соперником не справиться, с ним начинают поступать так подло, ему делают столько мелких гадостей, что он теряет хладнокровие, выходит из себя и в конце концов падает духом. Вам, конечно, известно, что в Ла-Рошели есть лица, заинтересованные в том, чтобы удалить вас отсюда.