Он приехал в день поминовения - [40]

— Что вы советуете предпринять?

— Не знаю… Нет, не знаю.

Но произнес Ренке эти слова с видом человека, который кое-что придумал. В самом деле, для приличия помолчав и раскурив наконец трубку, он отвел глаза и рискнул:

— Совершенно очевидно, что если б эти господа согласились… Они ведь все заодно, не так ли? Каждый имеет влияние на остальных. Могу вам, в частности, сообщить, что нынче вечером прокурор обедает у месье Пену-Рато, а нотариус Эрвино, невзирая на подагру, отправился…

— Если моего дядю убили…

— Я убежден, что его убили.

— Самое простое — найти убийцу, верно?

Ренке заерзал на стуле. Вздохнул. Сделал несколько затяжек. Итак, он битый час говорил впустую! Жиль ничего не понял! А ведь инспектор постарался расставить все точки над «i».

Он резко поднялся.

— Разумеется… Но подлинного ли убийцу найдут?.. А теперь мне пора. Иногда начальник звонит мне по вечерам. Если меня не окажется дома… Все останется между нами, так ведь, месье Мовуазен? Если что-нибудь узнаю, записку на набережную Урсулинок посылать не буду, — это становится слишком опасно, — а просто предупрежу месье или мадам Лепар.

— Еще рюмочку ликера! — машинально предложил тесть Жиля. — Ну, пожалуйста! Он у меня не крепкий.

С минуту Жиль и отец Алисы посидели в гостиной одни, не зная, что сказать друг другу. Потом Жиль приоткрыл дверь.

— Алиса!

Она прибежала из кухни. За нею появилась ее мать.

— Опять неприятности?

— Не знаю.

Жиль глянул на Эспри Лепара — молчите!

— Мне надо отлучиться по делу. Вернусь через час.

— Но на улице льет как из ведра!

— Неважно.

Мокрый с головы до ног, Жиль выбрался на Городскую площадь, но так и не вспомнил, где дом Армандины: он был у нее только раз, в день поминовения, когда молодая женщина буквально похитила его у выхода с кладбища. Ему пришлось зажечь несколько спичек, чтобы разглядеть номера на домах. Номер 37 оказался кокетливым новеньким особнячком, на втором этаже которого сквозь розовые гардины пробивался свет.

Едва Жиль нажал на кнопку звонка, как дверь распахнулась, словно гостя заранее высматривали. Из полутьмы прихожей донесся приветливый, чересчур приветливый голос Бабена:

— Входите, месье Мовуазен. Я вас ждал.

На втором этаже через перила перегнулась чья-то фигура в светлом.

— Давайте пальто, шляпу.

Бабен помог Жилю раздеться.

— Дорогу, конечно, знаете? Идемте. Наша приятельница решила не ложиться спать, пока не поздоровается с вами.

В гостиной с ее процеженным сквозь абажуры светом Армандина в соблазнительном дезабилье привстала с кресла навстречу Жилю.

— Вот как вы помните о друзьях, месье Мовуазен! Вы уже забыли, что я — первая, кто принимал вас в Ла-Рошели?

Тепличная атмосфера дома внушала Жилю отвращение. Здесь тоже были приготовлены напитки. Не слушая возражений, его угостили коктейлями.

Затем, перехватив взгляд судовладельца, молодая женщина встала и протянула Жилю холеную руку с кроваво-красными ногтями.

— Оставляю вас вдвоем, господа. Сигары на камине, виски в серванте.

Глаза Бабена смеялись. Как всегда, он курил очень крепкую сигару, опалявшую ему усы. Заложив пальцы за проймы жилета, то расхаживая взад-вперед, то останавливаясь, он иронически поглядывал на посетителя и наконец удовлетворенно бросил жирное:

— Ну-с?

Жиль, губы которого дрогнули, как и всякий раз, когда он усилием воли преодолевал свою робость, ответил:

— Я полагал, что застану здесь всех этих господ.

— Недурно, друг мой, недурно! Так вот, здесь этих господ нет; более того, можете не сомневаться, что я не собираюсь рассказывать им о нашей встрече. Садитесь.

Жиль не пошевелился.

— Как хотите… Кто сообщил вам новость?

Мовуазен молчал.

— Ладно! Это не имеет значения. К тому же завтра утром я все равно узнаю.

Он опять засмеялся, налил себе выпить и принялся мерить шагами гостиную.

— Опять недруги?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— А жаль. Вы мальчик неглупый, из вас мог бы получиться толк. Вот уже четыре месяца я наблюдаю за вами, месье Мовуазен. Хотите, я откровенно выскажу вам свое мнение? Так вот, отказываясь прислушаться к советам людей, которых вы почитаете своими врагами, вы обожжете себе крылышки. Я знаю, вам это безразлично. Вы в возрасте, когда кончают самоубийством из-за простого «нет» или даже заурядной интрижки. Беда в одном: кроме вас, пострадают и другие, у которых, быть может, нет желания умирать.

И тут Жиль, напрягшись сверх всякого предела, задал вопрос:

— Вы знаете, кто отравил моего дядю?

Серые глаза судовладельца с любопытством уставились на него.

— Неплохо, неплохо! — повторил Бабен, играя цепочкой от часов.

Затем подошел к двери и распахнул ее. На мгновение Жиль увидел за туалетным столиком полуобнаженную Армандину.

— Прошу прощения, дорогая.

Бабен тщательно притворил дверь и плюхнулся в глубокое кресло, шелковая обивка которого сморщилась под его тяжестью.

— Садитесь, Мовуазен. Ну, кому я сказал? И отмякните немножко, черт побери, иначе у вас нервы лопнут… Так и есть. Очень мило! Передо мной!.. Сигару? Нет? Только сигарету?.. Тем хуже!.. А теперь слушайте и постарайтесь не валять дурака.

VII

В ванной по-прежнему шумела вода и слышался стук флаконов; казалось, в гостиной все еще незримо присутствует розоватое холеное тело, минуту назад мелькнувшее перед Жилем, и в воздухе разлито что-то интимное и жаркое, очень нежное и очень грубое одновременно, нечто такое, что наводит на мысль о плотской любви, для которой и выстроен был особняк. Это ударяло в голову, расслабляя тело в безвольном физическом блаженстве.