Око Соломона - [41]

– А озеро? – напомнил нурманскому верзиле, возвышавшемуся над окружающими его баронами едва ли не на голову, граф Сен-Жилль. – Ты собираешься его осушить, благородный Боэмунд?

Асканское озеро стало головной болью крестоносцев. Груженные провизией барки нескончаемой вереницей скользили по его водной глади. Этим же путем в город перебрасывалось подкрепление. Рассчитывать при таком раскладе на то, что никейцы сдадутся, было слишком самонадеянно. Тем более что в городе находилась семья Кылыч-Арслана и несметные сокровища, которые султан награбил во время своих бесчисленных войн с соседями.

– Я собираюсь обратиться за помощью к Алексею Комнину, – пожал широченными плечами герцог Тарентский. – Возможно, ему удастся перебросить часть своего флота из Мраморного моря в Асканское озеро.

– А каким образом, благородный Боэмунд? – насмешливо прищурился на нурмана граф Сен-Жилль. – У галер нет колес, чтобы передвигаться по земле.

Бароны сдержанно засмеялись, соглашаясь тем самым с провансальцем, но упрямый нурман своего мнения не изменил. Благородный Боэмунд возглавлял отряд, сильно уступающий по численности провансальцам, что, однако, не мешало ему претендовать на первенство среди вождей крестового похода. Сын Роберта Гвискара неоднократно пытался утвердиться в землях византийцев на Балканах, и никто из баронов не сомневался, что и в Палестину он отправился только затем, чтобы добыть здесь если не королевство, то хотя бы княжество. По слухам, просочившимся из окружения императора, благородный Боэмунд рассчитывал получить от Алексея титул доместика Востока и право на управление всеми землями, завоеванными крестоносцами. Пока что басилевс не склонен был потакать князю Тарентскому, который совсем еще недавно было его лютым врагом, но это не вовсе не означало, что Алексей и Боэмунд не договорятся на беду всем баронам. Ухо с этим тридцатилетним светловолосым красавцем следовало держать востро. Граф Сен-Жилль поделился своими сомнениями по поводу князя Тарентского с благородным Гуго и нашел у того полное понимание. Однако граф Вермондуа не торопился бросать своих людей на стены, пообещав лишь поддержать провансальцев, если им удастся пробить брешь в городской стене. Для этой цели он выделил благородному Раймунду пятьсот рыцарей и сержантов во главе с Глебом де Руси.

Скептическое отношение баронов к его замыслу, отнюдь не охладило пыл графа Сен-Жилля. Венцелин с интересом наблюдал, как провансальцы сооружают штурмовую башню, используя деревья, срубленные в соседнем лесу. Раймунд подключил к работе всех без исключения своих людей. Благородные шевалье работали наряду с простолюдинами, ворочая огромные бревна и довольно умело орудуя топорами. Особенно отличился при строительстве башни старый знакомый Венцелина еще по походу Петра Отшельника, виконт Гийом де Мелен, коего, оказывается, недаром прозвали Плотником. Шерпентье, оставаясь преданным сторонником благочестивого Петра, пристал вместе со своим патроном именно к провансальцам, приведя за собой несколько тысяч простолюдинов, чудом уцелевших в кровопролитной битве с сельджуками атабека Ильхана. Костями их менее удачливых товарищей были устланы едва ли не все дороги Вифании. Венцелин не раз видел эти бренные останки, продвигаясь к Никее. Алексей Комнин обещал прислать людей, дабы предать земле прах погибших, но пока не торопился с выполнением этого своего обещания. Дабы не допустить поджога солидного сооружения, башню покрыли шкурами только что убитых животных. Граф Сен-Жилль не оставлял своими заботами и стены Никеи. Под одну из городских башен был сделан глубокий подкоп и сейчас там орудовали саперы, закладывая мину. Венцелин успел побывать на месте работ и убедился собственными глазами, что саперы свое дело знают. Провансальцы пробили в основании башни довольно солидную брешь, и дабы каменная кладка не обрушилась раньше времени им на головы, они укрепили ее толстыми бревнами. Такие же бревна лежали на земле, в ожидании команды. Гигантский костер обычно зажигали перед самым штурмом. Под действием жара камни рассыпались, и стена рушилась, освобождая проход отчаянным смельчакам.

Полюбоваться на затею провансальцев, а возможно и поучаствовать в ней приехал благородный Гуго в сопровождении нескольких сотен рыцарей. Благородные шевалье на стены не рвались, но с интересом наблюдали, как провансальцы, облепив деревянную башню со всех сторон, влекут ее к городской стене. Они уже успели перекинуть мост через глубокий никейский ров и поджечь мину, подведенную под каменную стену.

– Я просил благородного Раймунда допустить меня в первые ряды штурмующих, – вздохнул Глеб. – Но граф заявил, что рыцарей, желающих первыми ворваться в город, у него и без того с избытком.

– Не ворвутся, – усмехнулся в ответ на жалобы Лузарша граф Вермондуа.

– Почему?

– По всем прикидкам, каменная башня уже давно должна была рухнуть, а она стоит словно влитая. То ли провансальцы дров пожалели, то ли подвели мину не в том месте, где следовало.

И словно бы в опровержение слов скептически настроенного Гуго, никейская башня дрогнула и стала разваливаться на глазах. Провансальцы буквально на руках вынесли свое облепленной сырыми шкурами строение к стене. А по лесенкам, расположенным внутри деревянного сооружения уже поднимались люди, готовые через мгновение ринуться на штурм. На какое-то время пыль, поднявшаяся после обрушения каменной башни, перекрыла заинтересованным зрителям обзор, но по тому как замерли ринувшиеся было в атаку провансальцы, стало очевидно, что графа Раймунда постигла неудача. Гуго Вермондуа если и ошибся, то лишь наполовину. Никейская башня действительно разрушилась от воздействия огня, но камни, из которых она была построена, так плотно перекрыли образовавшуюся брешь, что преодолеть эти развалины с ходу оказалось просто невозможным. Сельджуки, похоже, очень быстро пришли в себя и без труда определили, откуда им грозит опасность. Со всех сторон к бреши спешили подкрепления, и рыцари, уже успевшие прыгнуть на стену, были частью сброшены в ров, а частью загнаны обратно во чрево монстра, из которого они так неосторожно вынырнули на свет. В довершение всех неприятностей благородного Раймонда деревянная башня все-таки загорелась. И провансальцам в спешном порядке пришлось ее покинуть, дабы не сгореть живьем в сотворенном собственными руками аду.