Окна, открытые настежь - [41]

— Надо же иметь такую голову! — удивилась тетя Лиза.

— «…Сочинение, конечно, в их духе, — прочитал дальше Виталий в записке отца. — Продукт современной боннской истерии, порожденной реваншистским психозом. Но именно эта человеконенавистническая линия может пригодиться, как яркий контраст…»

Виталий читал и тут же переводил Жене с немецкого. С первых строк он усомнился в правильности отцовского определения. Пока что ничего человеконенавистнического в романе не было.

Умные, счастливые люди счастливо жили на цветущей Земле. И, что главное, об этом было интересно написано. Виталий терпеть не мог научно-фантастических романов. А особенно тех, где авторы претендовали на дотошное «бытовое» изображение будущего. Большей частью в таких опусах читателю предлагали популярные сведения о кибернетике и астронавтике, а человек с его внутренним миром оставался в тени. Все эти однообразные фотонные ракеты, марсианские каналы и дома из синтетического стекла наводили на Виталия тоску. Он ловко пародировал подобные романы: «Иксо-Игрек нахмурил выпуклый лоб и обратился к своей возлюбленной Альфа-Омеге: «Обедать, кисонька, придется только на Сатурне». Это был его коронный номер на школьных вечерах.

Не удивительно, что, начав читать главу, которая называлась «Через тысячу лет», Виталий иронически улыбнулся. Но чем дальше он читал, тем больше убеждался, что роман пока не дает оснований для иронии. Живые люди с живыми характерами были в центре вполне вероятных событий. Техника будущего представляла собой лишь необходимый фон, без претензии на точные прогнозы.

Окрасив некоторые фантастические описания юмором, автор постепенно знакомил читателя с высокогуманным и высококультурным обществом, которое счастливо жило без расовой вражды и социальной несправедливости.

Роман начинался с героического наступления микробиологов на опасных бацилл, занесенных с океанского дна вместе с глубинными водорослями, которыми люди научились кормить скот. Эта завязка не помешала автору показать своих героев не только творцами, но и людьми высокого такта и мудрых мыслей.

Пробил первый час ночи. Виталий вопросительно взглянул на Женю. Она умоляюще сложила руки:

— Еще немножко!

И вдруг автор безжалостно разрушил созданный им такой привлекательный мир и подверг героев страшному, неожиданному испытанию.

В Совете Мудрых, управлявших Землей, стало известно: одной из планет угрожает неминуемая гибель. По каким-то таинственным причинам она сошла с из-вечной орбиты и катастрофически быстро приближалась к своему Солнцу. Температура с каждым годом возрастала, становилась невыносимой. Космонавтам Земли удалось навестить обреченных на гибель соседей. Вернувшись, они доложили об этом Совету Мудрых. Единственным спасением было немедленно начать транспортировку несчастных в специальных ракетах на Землю.

Гениальный ученый, президент Совета Мудрых, предложил провести всенародный плебисцит. Для того, чтобы спасти соседей, надо было сразу же строго ограничить на Земле норму продовольствия, южную половину планеты подготовить для будущих переселенцев, а людям потесниться — перейти всем в северное полушарие: организм переселенцев не выдерживал холода. Все это требовало надолго приостановить производство всего, что не было элементарной основой жизни, отдать все силы и ресурсы на строительство дополнительных ракетодромов и транспортных спасательных ракет. Около двадцати пяти лет должна была продолжаться эта грандиозная космическая эвакуация. Все было выверено, подсчитано учеными, и оставалось только провести плебисцит. Вот здесь и поднялась оппозиция.

Из тьмы забытых столетий, из глубины пещерного прошлого в людские сердца, по воле автора, возвращался отвратительный страх за свое. «Как это можно, — спрашивали у президента несогласные, — рисковать нашим установившимся благополучием, многовековой культурой, непревзойденной гармонией во имя чего бы то ни было, пусть даже во имя благородства? Разве для того отдавали наши предки жизнь борьбе за счастье потомков, чтобы эти потомки поступились своими законными выгодами?»

И хоть президент и его сторонники страстно доказывали, что признаком человеческого счастья является прежде всего высокая гуманность, несогласные смеялись над ними и вместе с воззванием президента опубликовали свое. Они вышли на улицы с флагами, с фанфарами, и бравурные их марши, разудалые песни очень напоминали, пишет автор, «Deutschland, Deutschland über alles!»[4].

Как сразу изменилась жизнь на Земле! Люди, возбужденные призывами Фаланги несогласных, не находили больше радости в том, что так занимало их раньше. Стали безлюдными музеи и выставки, даже та, наиболее популярная в народе, где были собраны сто этюдов Океанского дна, написанные красками, полученными из подводной флоры. Многие симфонические оркестры прекратили концерты — никто не посещал их, кроме одиноких меломанов. С телевизионных экранов очень быстро исчезли глубина мысли и красота, на смену им пришли грубые выкрики трубадуров Фаланги.

«Крепко держитесь, люди, за свое кровное, — требовали они. — Не отдавайте своего, ведь всех не спасешь. Может быть, где-то гибнут еще десять тысяч планет, но мы не знаем об этом и живем спокойно. Так забудем же и об этой несчастной планете. Прекратим с нею связь. Вычеркнем ее из сердца во имя наших дорогих потомков… Так устроена Вселенная, — горланили они, — одни миры цветут в своем зените, а другие гаснут и исчезают в безвестности. Может быть, и на наш земной шар упадет когда-нибудь гигант-метеор. Наше Солнце может остыть. Или приблизит к нам свои губительные лучи. Так есть ли смысл нам, о люди, жертвовать неповторимым мгновением реального счастья ради иллюзорных идей? Кто нас поблагодарит за это? И к чему нам эта благодарность, если уже не будет наших костей?»