Океан времени - [19]

Твоими летними очами

Я заменю и море с парусами,

И небо из лазури и огня.

Какой то трепет еле уследимый,

Ты миру и сейчас передаешь,

И даже воздух на тебя похож —

Такой же светлый и необходимый.

VI. «В молчанье возглас петуха…»

В молчанье возглас петуха —

Сквозь тягостную ночь

Заря — подальше от греха —

Мне в темноте не в мочь.

Душе на волю хочется

Ночами — что ж пора?

Душа бесплодно мечется,

Как за стеной ветра.

Светает — проблески в окне,

И, бледный ангел мой,

Услышав утро над собой,

Ты улыбаешься во сне.

VII. «Светает. Солнце озарило…»

Светает. Солнце озарило

Видения души моей,

Но все что в сумраке пленило,

Не стало меньше и бедней.

В час утренний и до рассвета

Почти нездешней тишиной

Впервые жизнь моя одета.

Ты и незримая со мной —

Не тень томящая ночами,

Не ослепляющий кумир, —

Живая, бледная, с очами

Печальными как Божий мир.

1925–1926

«…А всё же мы не все ожесточились…»

…А всё же мы не все ожесточились,

И нам под тяжестью недавних лет

Нельзя дышать и чувствовать, не силясь

Такую муку вынести на свет.

Но где же свет? Над нами, рядом с нами

И в нас самих мерцает он порой —

Не этот, погасающий ночами,

А тот, незримый, не вполне земной.

Крепись, душа! И я почти смиренно,

Как друг, сопровождаю жизнь мою,

И вдруг забрезжит: и в иной вселенной

Себя я без испуга застаю.

Тогда-то изнутри слова и вещи

Я вижу, и тогда понятно мне,

Что в мир несовершенный и зловещий

Мы брошены не по своей вине.

И слышу я с отрадой лишь оттуда

Слова проклятий у глухой стены,

Которой мы — зачем? — отделены

От близкого, от истинного чуда.

1926

Любовь («Мой друг, подумай: за стеной…»)

Мой друг, подумай: за стеной,

Должно быть холод ледяной,

И стынут руки на соломе,

И кашель ветром отнесло,

И люстра блещет тяжело

За шторами в публичном доме.

Мой друг, неправда ли, тюрьма —

Ее засовы и решетки —

Прочнее счастья? Без ума,

Как алкоголик после водки,

Влюбляясь где-то мы парим,

И нежность нас оберегает,

Но мир дыханием своим

Непрочный полог разъедает.

Как редко побеждаем мы,

Как горько плачем уступая,

Но яд — сильнее сулемы —

От исчезающего рая

Не оставляет и следа.

И только — если череда

Блаженно-смутных обольщений

Истает дымом, — лишь тогда,

Лишь в холоде опустошений,

Лишь там где ничего не жаль,

Забрезжит нам любовь иная,

Венцом из света окружая

Земли просторную печаль.

1926

«Не диво — радио: над океаном…»

Не диво — радио: над океаном

Бесшумно пробегающий паук;

Не диво — город: под аэропланом

Распластанные крыши; только стук,

Стук сердца нашего обыкновенный,

Жизнь сердца без начала, без конца —

Единственное чудо во вселенной,

Единственно достойное Творца.

Как хорошо, что в мире мы как дома,

Не у себя, а у Него в гостях;

Что жизнь неуловима, невесома,

Таинственна, как музыка впотьмах.

Как хорошо, что нашими руками

Мы строим только годное на слом.

Как хорошо, что мы не знаем сами

И никогда, быть может, не поймем

Того, что отражает жизнь земная,

Что выше упоения и мук,

О чем лишь сердца непонятный стук

Рассказывает нам, не уставая.

1926

«Душа моя, и в небе ты едва ли…»

Душа моя, и в небе ты едва ли

Забудешь о волнениях земных,

Как будто ты — хранилище печали

Моей и современников моих.

Но, знаешь, я уверился (в дыму

Страстей и бедствий, проходящих мимо),

Что мы не помогаем никому

Печалью, временами нестерпимой.

1926

ВСТРЕЧА. Поэма [3]

1. Царское Село

В невнятном свете фонаря,

Стекло и воздух серебря,

Снежинки вьются. Очень чисто

Дорожка убрана. Скамья

И бледный профиль гимназиста.

Odi profanum… Это я.

Не помню первого свиданья,

Но помню эту тишину,

О, первый холод мирозданья,

О, пробуждение в плену!

Дух, отделенный от вселенной,

От всех неисчислимых лет,

Быть может, ты увидишь Свет

Живой, и ровный, и нетленный.

Но каждый здесь летящий час

Не может не иметь значенья,

Иль этой жизни впечатленья

Без цели утомляют нас?

О если бы еще до срока

Все прояснилось, как порой

Туманный полдень над водой —

Все до конца и до истока:

И времени поспешный бег,

И жизни опыт неустанный…

Стеклянным светом осиянный,

Бесшумно пролетает снег.

***

Над всем, что есть, над каждой щелью,

Над каждым камнем чуть слышна,

Чуть зрима ранняя весна.

Сады готовы к новоселью

Летящих издали грачей.

В снегу дорогой потаенной

К вокзалу крадется ручей,

Карета золотой короной

Блеснула вдоль оранжерей.

Какая грязная дорога!

Из-за угла, не торопясь,

Знакомый всем великий князь

Идет в предшествии бульдога.

За ними сыщик, он немного

Отстал, и рыжеватый плюш,

И даже глазки под очками

Забиты блеском синих луж.

Ошейник с медными шипами

Городового бросил в дрожь —

Увидев мужика с дровами,

Не скажет он: «Куда ты прешь?»

И незачем — вожжа тугая

Уже сдержала битюга,

Мотнулись уши и дуга;

Себя от луж оберегая,

Прошел сторонкой сапожок,

И палец тронул козырек.

Светло на улице, в канале

И на дворцовых куполах,

Но там, где, скрытая в ветвях,

Стоит скамья на пьедестале, —

Лучи не тронули кудрей

И отдыхающей ладони

Поэта. Как страна теней,

Как сон, как мир потусторонний,

Невнятны ветви и лицей.

Как будто легкую беспечность

И роскошь Царского Села

Здесь навсегда пересекла

Иной стихии бесконечность.

***

Карьером! Стоя на седле,

За здравие! Единым духом.

Уже бутылки на земле,

Карьером! У коня под брюхом.

С земли пятак на всем скаку,

Кинжал качнулся на боку.

Другой в погоню. Оба рядом.

Два человека, два коня,