Океан времени - [17]

Бреду по мостовой, и вдруг звенят копыта

Взбесившихся коней, и тело Ипполита

В мучительных вожжах (о, призрак!) по торцам

Влачится, — с пением по низким облакам

Проходит грустный хор над золоченым шпилем,

Над убегающим в туман автомобилем.

1922

«Я не люблю, когда любовь немая…»

Я не люблю, когда любовь немая.

Но Делия, её смешно винить:

И платье через голову снимая,

Она не перестанет говорить.

Рисунок звёзд и крыльев Серафима

Засеребрил морозное стекло.

Закрой глаза: на побережье Крыма

Блеснёт волна и белое весло.

«В Алуште жил художник итальянец».

Я слушаю не разбирая слов.

Трещат дрова, на потолке багрянец,

И на камине тиканье часов.

Весёлое и лёгкое свиданье

Какими же стихами опишу.

О Делия, старинное прозванье

В счастливом забытьи произношу.

Любовь одна, и всё в любви похоже:

И Дельвиг томно над Невой бродил,

И это имя называл, и тоже

Смотрел в глаза и слов не находил.

1921

«Где тот корабль? Волна бежит вослед…»

Где тот корабль? Волна бежит вослед.

Где ветер? Прошумел и вот затих.

И небеса, которым дела нет

Ни до меня, ни до стихов моих.

Лежит Нева, а дальше острова.

Слова, слова. Любовь еще жива,

Но вот утолена, и ты скучаешь,

И этих слов ты завтра не узнаешь.

1922

«Опять поля и длинные туманы…»

Опять поля и длинные туманы,

И в мокром ветре тощий березняк,

В зеленых лужах глинистый большак

И, через речку, мостик деревянный.

Среди необычайной тишины

Пронзительные хлюпают подковы.

Замшелые зевают валуны,

Подумай-ка: период ледниковый.

Вот, пролетев из невысокой ржи

Сквозь ветерка небыстрые движенья,

Прилипли к небу камешки-стрижи

Противу всех законов притяженья.

Вот пахарь, уменьшаясь постепенно,

Вдали, как птица, …………… поёт.

И кляча перешла на небосвод,

А за крутым холмом — конец вселенной.

1922

Пантум

Лежат в прозрачном сентябре

Дома и тротуары,

И тихо тает на дворе

Цыганский звон гитары.

Дома и тротуары,

Сиянье в равнодушных днях

Цыганский звон гитары

О зное, о полях.

Сиянье в равнодушных днях,

Мы разлюбили оба.

О зное, о полях

И о любви до гроба.

Мы разлюбили оба,

Я ухожу, прощай,

И о любви до гроба,

Мой друг не забывай.

Я ухожу, прощай,

Чуть серебрится иней,

Мой друг, не забывай

Любовь и степь и купол синий.

Чуть серебрится иней

И тает на дворе.

Любовь и степь и купол синий

Лежат в прозрачном сентябре.

1923

Дон Жуан

Ширится луна сырая,

За шлагбаумом скрип телег,

Крышу рыжего сарая

Придавил тяжелый снег.

У платформы станционной

Двадцать два ломовика.

Привезли трески соленой

С песнями из городка.

Там живет рыбачка Эдит

С милым и простым лицом.

Муж на буэре уедет —

Тень качнется под окном.

Лес гудит, в сосновом доме

Дверь запела. Два часа.

Разметалась на соломе

Темно-рыжая коса.

Скоро у Невы широкой

Плечи Анны целовать,

О рыбачке светлоокой

Благодарно забывать.

Тките медленнее, пряхи,

О любви далеких стран!

В храме, черные монахи,

Был зарезан Дон-Жуан.

Тело опустили в море,

Теплый ветер зашумел,

Странный миф о Командоре

Эту землю облетел.

Мстительное привиденье

Снова жертву стережет,

Сердцу шепнет подозренье,

Нож ревнивцу подает.

***

На сребристом океане

Узкий Ледяной Топор.

На мысу в густом тумане

Снег шипит, трещит костер.

Лосось оплывает мрежи,

Ждет лисицу западня,

Север спит в дохе медвежьей,

Кто-то ходит у огня.

Наклонился, пробуждает

Дремлющего рыбака,

Каменную длань встречает

Сонная его рука.

«Скоро звезды перестанут

Мне дорогу освещать,

Просыпайся, ты обманут…» —

«Отвяжись…»

«Что же, спи, сомненье старит,

Сини очи рыбака,

А жена ему подарит

Черноглазого щенка».

«Полно, Эдит не такая!» —

И в затылке почесал.

Крепкий воздух рассекая,

Мерзлый парус застучал.

Дует ветер из Севильи

В Ледовитый океан.

Спит любовница в бессильи,

Встал зевая Дон-Жуан.

На стекле заиндевелом

Разрастается заря,

Полумрак над милым телом,

Память сняла якоря,

И любовник вдохновенный

Прямо в прошлое глядит:

На другом конце вселенной

Море теплое шумит —

Там волна его качала

Бездыханного — и вот

Снова жизнь, и все сначала,

И любовь в груди растет.

***

«Эдит, ветер завывает,

Эдит, кто-то к нам идет!»

Длань вожатый простирает,

Дверь томительно поет.

Заскрипела половица,

Дышат дегтем сапоги…

«Сударь, стоило трудиться,

Под глазами то круги».

У кровати два стакана.

«То-то! подпевал вином!» —

И, взглянув на Дон-Жуана,

Замахнулся топором.

Прокричал петух трикраты,

Ветер за окном вздохнул,

Дрогнул каменный вожатый,

В белом утре потонул.

Солнцем залилась лачуга,

Брызнул резвый лай собак,

Посмотрели друг на друга.

Усмехается рыбак:

«Вижу, человек столичный.

Эдит, повезло тебе.

Что же, сударь: дом кирпичный

Не ровня простой избе.

Увози свою голубку!»

Рыжекудрая жена

С пола подбирает юбку,

Плечи рдеют: смущена

Эдит странным приговором,

Мрачен Дон-Жуан… Туман.

Над сияющим Босфором

Прожужжал аэроплан.

Гор расколотое чрево,

Океанов темный вой,

Это бомба в Сараево

Разорвала шар земной.

И в пространства мировые,

В ночь с разодранного дна

Льются чудища морские,

Трещина озарена:

Пропадая под морями,

Роковая полоса

Голубыми огоньками

Дразнит темные леса.

* * *

Не береза ветви клонит —

Душно, не передохнуть —

Саблю выронил и стонет

И хватается за грудь.

Под зелеными ветвями

Дни и ночи перед ним

С изумленными глазами

И похожие на дым.

«О воды, воды, Елена,

Царскосельский соловей».

Но услышит ли Елена:

«Умираю, пожалей!»

В белом платье беглой тенью

Столько лет и до сих пор.