Океан времени - [16]

Слабо тянет карболкой и йодом.

— Умираю, спаси, пожалей!

Но цветы под лазоревым сводом

Охраняют уснувших людей.

Часы

Пролетка простучала за окном,

Прошел автобус, землю сотрясая,

И часиков легчайшим шепотком

Заговорила комната ночная:

«Секундочки, минуточки лови».

— А если не хочу я, о Создатель,

Такой короткой и слепой любви! —

И пальцы повернули выключатель.

И мгла ночная показалась мне

Небытием, но в чудном мраке снова

Светились бледные, как при луне,

Черты лица, навеки дорогого.

Пройдут как волны надо мной века,

Затопят все мои земные ночи,

Но там воскреснут и моя тоска,

И верные, единственные очи.

1923

«Ты говорила: мы не в ссоре…»

Ты говорила: мы не в ссоре,

Мы стать чужими не могли.

Зачем же между нами море

И города чужой земли?

Но скоро твой печальный голос

Порывом ветра отнесло.

Твоё лицо и светлый волос

Забвение заволокло.

И прошлое уничтожая

Своим широким колесом, —

Прошёл автобус, и чужая

Страна простёрлась за окном.

Обыкновенный иностранец,

Я дельно время провожу:

Я изучаю модный танец,

В кинематограф я хожу.

Летит корабль. Мелькает пена.

Тебя увижу я сейчас.

Но это только сон: измена

Навеки разлучила нас.

1923

«Трамваи стали проходить…»

Трамваи стали проходить,

За шторой небо розовеет.

Не надо спящего будить,

Сегодня мир оцепенеет.

На том конце одним толчком

Земля раскрылась, как могила,

И океаном и огнем

Обломки зданий окатило.

А здесь последней тишины

Никто не слышит — блещут вина,

Жокей мелькает вдоль стены,

За рампой тает балерина.

И ты, красавица, среди

Голубоватого тумана

Танцуешь с розой на груди

Фокстрот под грохот барабана.

В тюрьму, в могилу, в лазарет!

Туда ль исчезло все живое

За эти восемь страшных лет?

Иль я, мечтая о покое,

Свою усталость перенес

На мир, по-прежнему счастливый,

Проснувшийся от черных грез

Под легкой музыки мотивы?

1923

Разговор

— Мне жалко вас. Как изогнулась бровь,

Вы первый раз в такой печали.

Что с Вами? Неудачная любовь?

Иль вы на бирже потеряли? —

— О нет. Мои доходы велики,

Жена мила и ценит положенье,

Могу я и законам вопреки

Любому делу дать движенье.

Но мне сегодня в темноте ночной

Приснилась темень гробовая,

И слабое под белой простыней

Стучало сердце не переставая.

— И это все? И я бывал знаком

С такими неприятностями: или

Шалит желудок, или перед сном

Вы порошки принять забыли.

Те оба человека на земле

Еще десяток лет просуетятся.

Душа, и днем и ночью ты во мгле,

К которой им нельзя и приближаться.

1923

II

«В снегу трещат костры. Январь на бивуаке…»

В снегу трещат костры. Январь на бивуаке.

Продрогших лошадей испарина долит.

Студеным воздухом охвачен Исаакий,

И муфтой скрыв лицо, прохожая спешит.

В театре холодно. Чтоб угодить Шекспиру,

Актеры трудятся, крича и вопия,

И все же сострадать неистовому Лиру

В тяжелых ботиках пришла любовь моя.

Что ей до сквозняков простуженной постройки?

Дыханье частое волненье выдает.

В истопленном фойе у лимонадной стойки

Открытки и цветы старушка продает.

Нет, слава никогда не может быть забавой,

И как бы я хотел (дерзаешь ли, душа?)

Не доморощенной — великолепной славой

Покрыть себя, и пусть красавица, спеша

Спустя столетия по набережной Сены,

Прелестным профилем в подъезде промелькнет,

Чтоб для нее одной актер французской сцены

Читал моих стихов достойный перевод.

1921

Гадание

Возле зеркала тяжелого

Деревянный стол стоит.

Ночь. Невеста топит олово,

В чашу пристально глядит.

В чаше тени синеватые,

Пыль от вьюги снеговой.

Вот глаза продолговатые

И башлык над головой.

Милый! Черный снег взвивается,

Пошатнулась у стола.

Уронил ружье, шатается,

Кровь густая потекла.

Скучно зеркалу забытому

Стол и свечку отражать.

Хорошо ему, убитому,

В снежном поле ночевать.

Побледнела, улыбается.

Комната полна луной.

Паровоз перекликается

С новогодней тишиной.

1921

«Бежит собака на ночлег…»

Бежит собака на ночлег,

И явно с той же целью

В потертом фраке человек

Прошел с виолончелью.

Фонарь скрутился и погас.

Предутренняя пена,

И кто-то: «умоляю вас,

Сыграйте вальс Шопена».

Не ветер расстегнул чехол

И прислонил к решетке,

Не ангел по струнам провел,

Но этот миг короткий

Звенела синяя Нева,

Гудела мостовая,

И даже выросла трава

На линии трамвая.

1922

«Я много проиграл. В прихожей стынут шубы…»

Я много проиграл. В прихожей стынут шубы.

Досадно и темно. Мороз и тишина.

Но что за нежные застенчивые губы,

Какая милая неверная жена.

Покатое плечо совсем похолодело,

Не тканью дымчатой прохладу обмануть.

Упорный шелк скрипит. Угадываю тело.

Едва прикрытую, вздыхающую грудь.

Пустая комната. Зеленая лампадка.

Из зала голоса — кому-то повезло:

К семерке два туза, четвертая девятка!

И снова тишина. Метелью замело

Блаженный поцелуй. Глубокий снег синеет,

С винтовкой человек зевает у костра.

Люблю трагедию: беда глухая зреет

И тяжко падает ударом топора.

А в жизни легкая комедия пленяет —

Любовь бесслезная, развязка у ворот.

Фонарь еще горит и тени удлиняет.

И солнце мутное в безмолвии растет.

1921

«Дождю не разбудить усталого солдата…»

Дождю не разбудить усталого солдата,

Он безмятежно спит, к земле щека прижата.

Быть может, он бежал из плена, может быть,

Стремнину под горой пытался переплыть.

На поле вспаханном его найдет крестьянин.

И только через год, печальной вестью ранен,

Шепчу я: мир тебе, мой утомленный брат.

И слышу — снег идет над склонами Карпат.