Охотничий сезон - [2]
— Из города, стало быть?
— Не, он… Он даже не из нашей страны. — И смотрит вбок.
— Как это? Наполеон, что ли?
— Да я же говорю — не из наших! Не, он… как бы тебе сказать… oн даже не из космоса…
Тут мне надоедает:
— Слушай, Достоевский, ты меня уже достал. Ну, что ты мелешь?
— Видишь ли, Андрюха, он — демон.
— Ага, — говорю я, потому что лучше всего сказать «ага», когда сказать нечего.
— Старик, у него к тебе оч-чень серьезное дело. Ты ему нужен позарез.
— Учти, душу не продам… — говорю. — А скажи-ка мне, дружок… он что, действительно зеленого цвета?
Достоевский подозрительно смотрит на меня.
— А ты откуда знаешь?
— Ну как же, — говорю. — Намедни они залетали, о здоровье твоем справлялись… Посидели, и — шасть в окно, только хвост и видел…
Ну, тут его так разбирает, что он плюет на конспирацию и орет:
— Да, я его видел, как тебя! Я его друг! А если он действительно зеленого цвета, то это не значит, что..! что… что?..
— Ладно, — говорю, чтобы прекратить поток этих «что». — Ничего не значит. Так когда мне его ждать?
— Это он тебя будет ждать, балда, — отвечает Достоевский, успокаиваясь. — В полночь. В кладовке. Я проведу. Идет?
— Ну ладно. Малышка тоже пойдет.
— Нет, ну ты точно чокнулся! Это же секретное дело государственной важности. Только я, он и ты. Усекаешь?
— Ну ладно… Галстук надевать?
— Что этому писателю от тебя надо было? — спросил Иванов, когда все улеглись.
— Да так… Ерунда.
— Может, ему того? — Иванов выразительно погладил себя по скуле.
— Не стоит. Сам разберусь.
— Ну и пошел ты в задницу.
— Грубый тип этот Иванов.
Теперь представьте себе сюрреалистическую картинку: кладовка, освещенная только большой белой свечой на ящике: посреди кладовки стоим мы с Достоевским в одинаковых казенных пижамах в цветочек со смазанными штампами желтого дома на спинах, в компании почти двухметрового, действительно зеленого истукана, кутающегося в зеленый же плащ. Будь я нормальным, я бы точно тронулся. А так ничего.
У этого типа пупырчатая кожа: как я уже говорил — цвета бутылки от шампанского, лысая как пятка голова, остроконечные уши, прижатые к черепу и большие раскосые глаза, глядящие на меня красными зрачками.
Некоторое время мы рассматриваем друг друга с одинаковым выражением вежливого любопытства.
— М-дэ, — наконец, задумчиво говорит истукан. — Представьтесь, пожалуйста.
— Пожалуйста, — отвечаю я вежливо: — Фитцпитсрихард. Гюнтер Эльза-Мария Вольфганг Луиза Фитцпитсрихард.
Чувство юмора у парня развито примерно на столько же, на сколько оно развито у полена.
— Я понимаю, — серьезно говорит он. Голос у него хриплый, с присвистом и странным акцентом. — Не обижайтесь, Андрей Николаевич. Но и вы поймите меня. Времени у нас очень мало, счет идет уже не на недели, а на дни, если не сказать — на часы…
Вопрос, согласен, был риторическим, но я хочу быть уверен, что вы — это действительно вы, и здесь нет посторонних как ушей, так и глаз. И… вы уж простите великодушно, я позволил себе заглянуть в медкартотеку по вашу душу и теперь знаю вашу историю… — он сочувственно вздыхает. — Крупный музыковед, после весьма прискорбной катастрофы попадаете сюда… Поверьте, мною движет крайняя необходимость, я искренне сочувствую вам, и тем не менее обращаюсь с нижайшей просьбой о помощи…
— Очень приятно, — говорю, по-прежнему вежливо, но уже сбитый с толку. — Извините, я не расслышал вашего имени.
— Я тоже.
— А?..
— Потому что я его еще не произносил.
— А… А-а!
— Ничего-ничего. Меня зовут…
И он представляется.
— Как-как? — переспрашиваю.
Он повторяет в три раза медленнее.
Можете верить мне, можете нет, но именно в этот момент я бросил думать, какой это остолоп вздумал со мной шутки шутить, да еще таким громоздким образом, и поверил в его нечеловечность окончательно.
При всем своем желании я не могу написать, как его зовут. Человечество таких букв еще не придумало. Впрочем, если хотите, то можете попробовать произнести это имя. Плотно сожмите губы и засуньте язык как можно дальше в глотку, а потом с силой выплюньте его, стараясь изобразить хлопок мокрого белья. И не забудьте при этом издать булькающий звук, как будто вам на ногу поставили стул. Не очень-то получается? То-то. Но я поверил ему не тогда. Я поверил ему тогда, когда он повторил все это раза в три медленнее.
Ага, говорю. Все равно очень приятно. Чем могу?..
Он молчит. Потом:
— Сядем.
Садимся.
— Дело вот в чем, Андрей Николаевич. Я полномочный представитель параллельного мира; мира, в корне отличного от вашего. Это мир сказок, где совершаются чудеса, мир волшебников, хрустальных замков, прекрасных принцесс, домовых, драконов… э… ну и прочих штучек. Видите ли, Андрей Николаевич, нашему миру грозит очень серьезная опасность. Только вы можете помочь и спасти нас от гибели. Естественно, все, что я расскажу, должно остаться в тайне, равно как и мое пребывание здесь. Я очень надеюсь на ваше молчание.
И он рассказывает поразительное.
Лет пятнадцать назад родина этого демона скажем, страна А находилась в состоянии войны со страной, скажем, Б. Чтобы добиться перевеса в конфликте, придворные маги страны А решили убрать некоего страца, главного советника двора страны В,
