Охота на Вульфа - [13]

Она криво усмехнулась.

— Если бы я пыталась подключиться к системе, Я бы провела сигнал через столько линий, что ты бы меня никогда не нашел. Любой компетентный специалист сделал бы то же самое.

Некоторое время Вульф задумчиво молчал, затем произнес:

— Твоя идея заключается в том, чтобы не ждать, пока преступник получит доступ к системе, а заманить его в туда, где мы его будем ждать.

На ее лице сверкнула одобрительная улыбка.

— Верно. Если я буду знать, где они попытаются войти в систему, у меня будет готовая программка, с помощью которой мы сможем передать им любую информацию, какую захотим. Представим все так, как будто система имеет слабое место, которое выглядит чрезвычайно привлекательно. Ни один никчемный вор не сможет пройти мимо.

Она говорила разумные вещи, но Вульф был не вполне готов реализовать ее идею. Во-первых, если вор охотится за коллекцией Баннистера, он и пальцем не пошевелит, пока коллекция не прибудет в музей. А во-вторых, он не был уверен, что Шторм Тримейн заслуживает полного доверия. Его сильно беспокоила тень, промелькнувшая в ее глазах сегодня.

Поэтому он сказал:

— Я должен подумать. Я хочу, чтобы утром ты мне показала, где находится подключение к телефонной линии.

— Конечно, — вздохнула она. — В конце концов, я ведь могу иметь свой собственный подлый план. Поэтому тебе следует самым тщательным образом рассмотреть этот вопрос.

Либо его недоверие проявилось слишком отчетливо, либо она развила удивительный дар читать выражение его лица; оба варианта ему не понравились.

— Я не имел в виду… — начал он.

— О, не трать время на отрицание очевидного, Вульф. Я, конечно, могу понять твое положение. Я имею в виду, что выставка еще даже не открылась, а с ней уже столько проблем. И я уверена, что ты будешь чувствовать себя ужасно, если кто-то из тех, кого ты знаешь лично — как Ниссу, например, — в действительности окажется вором, решившим украсть бесценную коллекцию твоего брата.

Он снова почувствовал напряжение. Такой протяжный голос, черт возьми. У нее настоящий талант представлять вещи так, что это звучит оскорбительно.

— Я не встречаюсь с ней, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, — по крайней мере, сейчас.

Ее лицо приобрело выражение фальшивого сочувствия.

— Ах да, она была из тех, кто не смог удержаться надолго, ведь так? Ты все еще не обдумал возможность лечения?

— Я в полном порядке! — он почти рычал.

Шторм моргнула.

— Нет, конечно, нет. Огромное количество мужчин испытывают трудности с поиском подходящей женщины. Но я снова повторяю, что ты должен расширить диапазон. Я имею в виду… тебе уже сколько? Полных сорок?

— Тридцать шесть, — огрызнулся он, уговаривая себя успокоиться, уверенный, что она смеется над ним.

— О, извини — тридцать шесть, — сказала она торжественно. — Что ж, и тем не менее. Ты видимо сосредоточился на блондинках что-то около двадцати лет. Я думаю, что пора твоему здравому смыслу подсказать тебе: «что бы ты ни искал, этого здесь нет».

Вульф знал, что им манипулировали. Еще с их первого разговора днем, она начала вести себя именно так, и к этому времени ее манера общения не изменилась. Он даже был уверен, что если остановится и подумает над этим, то придет к заключению, что она заводит разговор о его личных предпочтениях, как только натыкается на тему, которую не хочет обсуждать.

Проблема заключалась в том, что ее протяжный голос сводил его с ума, а сияние ее глаз — будь это смех или блеск интеллекта — брало верх над его чувствами, не считаясь с его собственной головой. Было невероятно трудно думать о чем-то еще, кроме того, что она сводит его с ума.

Она держала его в таком неуравновешенном состоянии уже несколько часов, поэтому едва ли можно удивляться тому, что он реагировал на нее, не прислушиваясь к своей интуиции и своим ощущениям.

— Почему ты так уверена, что у тебя есть то, что я ищу? — спросил он зло, убирая руку с дивана и придвигаясь к ней ближе. Она сидела у края дивана, подобрав под себя ноги, его бедро уперлось ей в бок.

— Я этого не говорила, — тихо сказала она, опустив длинные ресницы, спрятавшие блеск ее глаз.

— Черта с два, ты не говорила. Ты говорила это весь день. Что случилось, Шторм? Я становлюсь слишком любопытным?

Темные ресницы взлетели вверх, когда она подняла на него свои определенно смеющиеся глаза. Она рассудительно произнесла:

— Не делай того, о чем потом пожалеешь. Мы оба знаем, что я провоцировала тебя на это, и если ты позволишь мне выйти сухой из воды… Я всегда буду знать какие кнопки нажать. Не так ли?

Это была правда, и он это понимал. Но было еще что-то очень обезоруживающее в ее противоречивом признании своего вызывающего поведения. И, кроме того, она его соблазняла на протяжении всего вечера, пленяла и раздражала, забавляла и злила, околдовывала и заставляла защищаться. Даже учитывая, что внутри у него ревел сигнал тревоги, он просто не мог вести себя разумно по отношению к ней.

Уже второй раз за день он сказал:

— Я знаю, что пожалею об этом.

Затем он притянул ее к себе.

То, что он почувствовал в эти первые мгновения, было вовсе не сожалением. Она была теплой, стройной и пугающе хрупкой. Ее мягкие губы были именно такими, какими он их себе представлял. Она немедленно прижалась к нему всем телом.