Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности - [35]
Токугавский сегунат был очень хорошо организованным полицейским государством, почти что полностью изолированным от внешнего мира. Только в порт Нагасаки допускалось строго ограниченное в год число китайских кораблей и один голландский корабль, и там была голландская фактория, но не в городе, а на отдельном островке, и голландцы, что бы выйти с этого островка в город, должны были получать каждый раз специальный пропуск. Всем заправляла государственная тайная полиция, не очень даже и тайная, потому что официальные прокуроры были назначены к каждому князю в каждую провинциальную столицу, назывались они меджете, то есть глаз прикрепленный. Они должны были следить, чтобы князья там не зарывались, ну и соответственно у этих меджете была своя очень разветвленная сеть тайной полиции. Непосредственный же надзор над гражданами был возложен на буддийские приходы, при этом не имело значения, какую школу буддизма данный приход представляет. И вот эти буддийские священники, без регистрации которых человек не мог ни родиться, ни жениться, ни умереть, ни похорониться, следили за нравственностью местного населения. Если кому-либо надо было выехать за пределы уезда, то тот получал как бы паспорт или подорожную в соответствующем буддийском приходе и некое такое свидетельство о своей благонадежности и благонравности. Только при наличии таких документов, подписанных настоятелем, он мог отправиться в путешествие. Такую плотную зарегламентированную опеку и искоренение всяких вольностей в какой-то мере можно считать «буддийской инквизицией».
Тут еще дело в том, что в Японии не было никакого папы. Школ буддийских было много, в каждой из них был свой патриарх, но ничего сравнимого с властью папы римского у этих патриархов не было. Поэтому буддийские священники напрямую подчинялись в отношении своих полицейских функций, с одной стороны, княжеским властям, с другой же стороны, сегунским прокурорам, которые сидели в центре каждого княжества. Так что японские буддийские священники в этой ситуации как бы срастались с властными структурами и вынуждены были выполнять функции религиозно-полицейского надзора и с подозрением относиться ко всяким формам девиантного поведения. Как и католические инквизиторы или даже как большевистские идеологи на уровне какого-нибудь комиссара или секретаря партячейки, когда большевистская вера стала государственной верой, они на всякий случай считали, что народ нужно держать в страхе божьем, что народ должен не только повиноваться властям, но и вербально и поведенчески всячески эту лояльность подчеркивать. Вся наша советская жизнь была иллюстрацией этого, и не только советская, и многие другие Поэтому всякое проявление вольности, всякое девиантное поведение решительно подлежало искоренению.
Аналогичные социально-экономические процессы в Западной Европе и в Японии, централизация власти, выстраивание закрытого государства с единой религией и идеологией, а также противоборствующие этому центробежные тенденции, местнические интересы, отклонения от религиозного канона, революционные трактовки учения Будды, крестьянские восстания, которые проходили под знаменами разного рода еретических движений, – порождают аналогичные явления, а именно жестокие расправы властей с любыми формами девиантности. Все это та самая питательная среда, которая порождает в разном масштабе гонения и террор. Так что и далекая от Европы Япония на сломе формаций в период бурных экономических потрясений устроила нечто, весьма напоминающее охоту на ведьм.
Религиозная нетерпимость, коллективные фобии и социальные мифы, психологические механизмы, толерантность и интолерантность – все это «кроны деревьев», там есть, безусловно, свои причинно-следственные отношения и закономерности, но causa affitionis – она всегда в корнях, в базисе, в сфере экономических интересов, которые, не прямо, конечно, но косвенно, многократно опосредованно влияют на умонастроения, заправляя войной и миром.
С.А. Арутюнов,
член-корреспондент РАН,
зав. Центром народов Кавказа
Института этнологии и антропологии РАН
Продолжение разговора
Первое издание книги «Охота на ведьм: исторический опыт интолерантности» вышло в свет много лет назад. В 2018 году эта книжка была опубликована на немецком языке[11], пополнив собой ряды штудий, не столько о ведьмах, сколько о механизмах террора. Тема «охоты на ведьм» никак не отпускает, более того, перерастает свои исторические рамки, а ее знаки и фигуры пугающе проступают в событиях наших дней. Жизнь не перестает подкидывать материал, который подверстывается к написанному.
Обращение к материалам тех далеких репрессий, штудирование истории вооружает аналитическим «инструментарием», или, если прибегнуть к терминологии Г.В. Лейбница и В. Вундта, «апперцепцией», которая встраивает в акт восприятия окружающего мира и настоящего момента прошлый опыт. Только история и незабвение прошлого дают скромный шанс на предвидение. История помогает различить в череде повседневных событий общие тенденции грядущих (а иногда и грозящих) перемен.
Игра – неизменный спутник истории жизни человека и истории человечества. Одни игры сменяются другими, но человек не прекращает играть, развеивая любые рациональные объяснения игр. Глядя на игры в историко-культурной перспективе, начинаешь понимать, что это никак не досужая прихоть в часы отдыха, а неотъемлемая часть социокультурной системы.В чем же значение игры для человека? Какой механизм развития культуры стоит за многообразием игровых миров? Каковы основные механизмы конструирования игровой реальности?Круг этих вопросов очерчивает основные исследовательские интересы автора.Автор обращается к самому широкому кругу игр: от архаичных игрищ, игр-гаданий и состязаний до новомодных компьютерных игр.
Несмотря на то, что во все века о детях заботились, кормили, лечили, воспитывали в них добродетели и учили грамоте, гуманитарные науки долгое время мало интересовались детьми и детством. Самые различные общества в различные исторические эпохи по большей части видели в ребёнке прежде всего «исходный материал» и активно «лепили» из него будущего взрослого. Особенности маленького человека, его отношений с миром, детство как самоценный этап в жизни человека, а уж тем более детство как особая сфера социокультурного пространства — всё это попросту не замечалось. Представленное собрание очерков никак не претендует на последовательное изложение антропологии детства.
Среди великого множества книг о Христе эта занимает особое место. Монография целиком посвящена исследованию обстоятельств рождения и смерти Христа, вплетенных в историческую картину Иудеи на рубеже Новой эры. Сам по себе факт обобщения подобного материала заслуживает уважения, но ценность книги, конечно же, не только в этом. Даты и ссылки на источники — это лишь материал, который нуждается в проникновении творческого сознания автора. Весь поиск, все многогранное исследование читатель проводит вместе с ним и не перестает удивляться.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Первая мировая война, «пракатастрофа» XX века, получила свое продолжение в чреде революций, гражданских войн и кровавых пограничных конфликтов, которые утихли лишь в 1920-х годах. Происходило это не только в России, в Восточной и Центральной Европе, но также в Ирландии, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Эти практически забытые сражения стоили жизни миллионам. «Война во время мира» и является предметом сборника. Большое место в нем отводится Гражданской войне в России и ее воздействию на другие регионы. Эйфория революции или страх большевизма, борьба за территории и границы или обманутые ожидания от наступившего мира — все это подвигало массы недовольных к участию в военизированных формированиях, приводя к радикализации политической культуры и огрубению общественной жизни.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.