Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности - [17]
«Какое бы наказание мы ни назначили ведьмам, – писал в XVI веке просвещенный юрист и экономист Жан Боден, – …это ничто по сравнению с мучениями, которые уготовил им Сатана, не говоря уж о вечной агонии, которая приготовлена для них в аду, поскольку земной огонь не может гореть более часа или около того, пока ведьма не умрет» (цит. по: Роббинс, 1996, с. 204).
Даже в Англии, где пытка запрещалась обычным правом, в судах над ведьмами практиковались различные издевательства, по сути являвшиеся пытками.
Самая изысканная и технически совершенная пыточная система была в Германии. Пытки педантично подразделялись на предварительные, заключительные и дополнительные, а также на обычные и чрезвычайные, причем существовали инструкции, где каждому виду дознания рекомендовался наиболее подходящий пыточный инструмент. Помимо этого практиковались всяческие истязания, не считавшиеся пытками, вроде многодневного лишения сна, кормления только соленой пищей, привлечения к ответу родственников и т. п. (Роббинс, 1996, с. 341–346).
Для удобства судопроизводства бредовые показания, вырванные под пытками у обезумевших от боли жертв, унифицировались. Для этого был разработан список вопросов, которые инквизиторы обязаны задать ведьме на дознании. Один из таких стандартных листов, включавший 29 вопросов к ведьме, использовался судьями Кольмара (Эльзас) год за годом на протяжении трехсот лет: «…Как ты стала ведьмой?.. Как имя твоего хозяина из числа злых демонов?.. Кто тот, кого ты выбрала своим инкубом?.. Кто твои сообщники по злым делам?.. Как был организован банкет на шабаше?.. Какие бури ты вызывала и кто помогал тебе их вызывать?..» (там же, с. 14, 348–349).
Регламентировались также способы казни и последние «милости», такие как удушение перед сожжением или замена сырой медленно горящей древесины в костре на сухую. В Нейссе (Силезия) палач настолько усовершенствовал технологию казни, что лет на триста опередил свое время и предвосхитил фашистские Освенцим и Дахау: он сконструировал особую печь, в которой только за 1651 год сжег 42 женщины (там же, с. 107).
Питер Брейгель. Правосудие (1559–1560). Гравюра. Фрагмент
Бесспорно, опыт преследования ведьм внес свою лепту в пыточное мастерство» всех последующих «охот на людей».
Сквозь толщу времени проступают узнаваемые черты юридической практики беззакония.
Прежде всего, само понятие преступления, совершая которое любой и каждый становится врагом рода человеческого (врагом народа или нации), должно стать «резиновым» и предельно аморфным. Никто точно не скажет, какие именно правонарушения квалифицируются соответствующим образом. «Никогда нельзя составить некий полный перечень "опасных для государства" действий, поскольку никогда нельзя предвидеть, что может угрожать руководству и народу когда-либо в будущем» (Nazi conspiracy, vol. 4, p. 881 – цит. по: Арендт, 1996, с. 555). Это цитата не из ведовских процессов XVI–XVII веков, это высказывание нацистского теоретика и губернатора Польши Ханса Франка.
Далее, по логике террора, обвиняемый «уничтожается как юридическое лицо» (Арендт, 1996, с. 580), он не может оправдаться, у него нет адвоката, а судопроизводство сводится к формальностям. Неформальны только муки и пытки.
Экономическая составляющая террора также удивительно постоянна. Три века охота на ведьм «питалась» конфискацией имущества осужденных. Конфискация имущества осужденных была обязательной практикой как во времена борьбы с еретиками, так и во времена сталинизма и гитлеризма. Конфискация имущества – надежная «смазка» для бесперебойной работы репрессивного механизма и активного поиска все новых и новых жертв во все века.
И что существенно, государство никогда не нападает, оно всегда защищается, защищается от всех видов инородности и инакомыслия, от ведьм, от коммунистов, от евреев и от врагов народа. «Посредством уничтожения опасных лиц служба безопасности хочет отвратить опасность, угрожающую нации, независимо от того, какое преступление могли бы совершить эти люди» (Th. Maunz – цит. по: Арендт, 1996, с. 551), – эта формула тотальной защиты выдвинута еще одним нацистским теоретиком Теодором Маунцем.
Врага народа или врага рейха в силу исключительности его преступления можно расстрелять без суда и следствия, судьбу таких преступников решают специальные «тройки», как это было в Советском Союзе, или особые приговоры, практиковавшиеся в фашистской Германии. С обычным вором-грабителем-убийцей – так нельзя; а с преступником, возведенным в статус «ведьмы», который ставит его вне закона, – можно.
Идея чрезвычайно опасного преступника или преступления, ради которого стоит подправить законодательство, сделать его более быстрым на расправу, более радикальным и суровым, осеняет все репрессии. Сейчас, в начале XXI века, самым страшными преступниками признаны террористы. В нашей стране на роль особого преступления претендует коррупция. И вот первая поспешная попытка защититься. Солидные юристы и общественные деятели берут на себя роль «государственных защитников». Они выступают с предложением о введении нового законодательства, на всех уровнях власти дискутируется предложение об отмене
