Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности - [18]
Реальность терактов и коррупции не ставится под сомнение. Эти преступления – беда нашего времени. Но любые радикальные меры в масштабах целой страны есть не что иное, как ужесточение режима, которое затронет права и свободы всех граждан. Отмена презумпции невиновности разрушает элементарные основы безопасного существования личности. Теоретически каждый может оказаться в «зоне безответности», когда ты можешь быть обвинен, а дальше – оправдывайся, если сможешь.
Конфискация же имущества по десяткам статей Уголовного кодекса слишком большой соблазн. Мало того, что «могут конфисковать все оптом, имущество и преступника, и его родственников, что на практике частенько и случается» (Латухина, Родин, 2004). Тут еще стоит вспомнить сетования инквизитора Оймерика в XIV веке, что перевелись богатые еретики и на что же жить бедной инквизиции. Материальная заинтересованность – великий стимул для того, чтобы список подозреваемых всегда пополнялся. А в нашей стране при сегодняшнем социальном расслоении на «принцев» и «нищих» конфискация может стать не наказанием за преступления, но самоцелью и даже иллюзией восстановления справедливости, по известной формуле «экспроприируй экспроприаторов».
Так что отмена презумпции невиновности для некой категории лиц плюс конфискация суммируются в уже знакомую нам по далекой и недавней истории предпосылку для всевозможных преследований, переходящих в «охоту на ведьм».
Карнавал на крови
…Миф порождает события.
Мишель Леруа. «Миф об иезуитах»
Когда миф превращается в действительность, чья это победа – материалистов или идеалистов?
Станислав Ежи Лец
Одним из ликов охоты на ведьм оказывается нечто, весьма напоминающее странный карнавал, карнавал на крови. Террор и маниакальная подозрительность оказываются благодатной почвой для почти что карнавальных искажений социального порядка. Законы мирной жизни теряют силу. Вековые ценности опровергаются. «Верх» и «низ» легко меняются местами. По принципу «Кто был никем, тот станет всем». Этот лозунг революционных преобразований, поднятый на щит в ХХ веке, универсален по своей сути, как формула насильственного внедрения в жизнь нового социального порядка. Она программирует гонения, и в любом веке, будь то XVI, XVII или XX, она проявляется в карнавальном и абсурдном разрушении незыблемых в обычных условиях сословных границ и привилегий. Наверху социальной пирамиды оказывается гонитель, охотник, ярый блюститель нового порядка, ибо только эти качества востребованы во времена репрессий.
Откровенное и циничное письмо жене одного из преследователей ведьм, вознесенных потоком репрессий на высшие ступени общественной иерархии, наглядно демонстрирует новый социальный порядок: «Лиза, благодари Господа за то, что ты принадлежишь мне, поскольку выше, чем я взобрался, взобраться уже невозможно. Я обладаю всей полнотой власти над богатым и бедным, над молодым и старым, над мужчиной и женщиной, мальчиком и девочкой, слугой и служанкой, горожанином и крестьянином, рыцарем и дворянином, врачом и лиценциатом, мастером и бакалавром. Я знаю все их хитрости, и ты должна благодарить Господа за это» (цит. по: Роббинс, 1996, с. 271).
Питер Брейгель. Фрагменты из гравюр: Зависть (1557)
Питер Брейгель. Фрагменты из гравюр: Обжорство (1557)
Питер Брейгель. Фрагменты из гравюр: Гордость (1557)
Упоение собственным величием, желание унизить, морально уничтожить, воспользоваться нечаянным «подарком судьбы» и взять реванш за собственную бездарность у эсэсовца, глумящегося над профессором в нацистском концлагере, звучат еще более убого: «Вы привыкли быть профессором. Ну а сейчас вы больше не профессор. Вы уже не шишка. Сейчас вы всего лишь карлик. Самый маленький. Сейчас я большой человек» (цит. по: Арендт, 1996, с. 588).
Иероним Босх. Страшный суд. Фрагменты
Любая охота на ведьм открывает путь «наверх» тем, кто в обычное время был бы обречен на прозябание на дне общества. Нерадивые, ленивые, не стремящиеся отличиться на поле брани, но честолюбивые и алчные имеют возможность стать преследователями и тюремщиками. При новых обстоятельствах то, что они делают, уже не будет называться ни зверством, ни жестокостью, но просто выполнением своего служебного и даже гражданского долга усердно и со рвением. Теоретически каждый может стать разоблачителем ведьм, в XVI веке для этого стоило только объявить, например, что получил от самого дьявола список всех ведьм (как это сделал вышеупомянутый Мэтью Хопкинс).
Подобную инверсию социального статуса можно увидеть на примере фигуры палача. Палач, хоть и был представителем власти, имел особый статус, он не принадлежал ни к «добропорядочному обществу», ни к городским низам. Палач был маргинальной личностью: церковный брак с ним был запрещен; он жил в определенном районе города; с самим палачом и членами его семьи никто не водил дружбы; контактировали с ним главным образом его сподручные и судебные чиновники. Более того, палач был человеком без имени: не принято было публично обращаться к нему по имени; в официальных документах, в приватных хрониках и судебных протоколах он фигурирует под безликими обобщающими прозвищами – «мастер Ганс», «мастер Штоффель», «Бенц-Черт»… (
