Охота на Эльфа - [10]

И вот в таком обезумевшем мире его шеф ещё кричал о каких-то принципах! А главное, слов-то было сказано много, но ведь Франц так и не получил ответа на свой вопрос: в чем же практическая необходимость столь сложной передачи информации? Вот с чем связана спешка, это он понял: турецкие события, по расчетам босса, должны были повлиять на курс немецкой марки, но не сразу, а спустя сутки или двое, однако он намерен был убедиться в правильности своих оценок именно ночью, а не утром, когда весь мир узнает о случившемся из информационных выпусков и кто-нибудь ещё такой же умный сумеет сложить два и два и придет к аналогичным выводам.

В Стамбуле уже час ночи, в Берлине — только одиннадцать, но для благопристойных немцев — это глубокая ночь, восточная часть города давно погрузилась во тьму, да и в западной почти ничего не работает в это время, только ночные клубы, да вокзальные магазинчики и рестораны. Более шумного и противного места, чем Цоо в этот час в германской столице не найти! По шикарной Ку’дамм слоняются наширявшиеся наркоманы и торговцы всяким поганым зельем, полуголые раскрашенные девки и не более одетые персонажи малопонятной сексуальной ориентации, даже «штадт полицай», такая незаметная в других местах и в другое время, выползает здесь и сейчас на всеобщее обозрение и начинает угрожающе похлопывать резиновой дубинкой по ладони, опершись на свою пижонскую четырехцилиндровую «Хонду» в боевой раскраске. А сколько тут цветных! От ниггеров и косоглазых просто рябит в глазах. Впрочем, ни цветных, ни наркоманов, ни шлюх полиция возле Цоо не цепляет, здесь хватают только фашистов с откровенной символикой. Франц видел однажды: белокурый паренек со свастикой во всю майку даже крикнуть ничего не успел, только руки вскинул, а его уже скрутили — и к машине.

«Не с теми борются», — печально думал Франц Швиммер.

В последнее время Германия стала сильно напрягать его своей чрезмерно интернациональной демократичностью, этим перезрелым комплексом вины за гитлеризм и тошнотворным заискиванием перед Израилем и всеми евреями мира. Франц не был немцем. Его вообще с детства звали Фрэнк Свиммер, это Дитмар из каких-то высших соображений переокрестил любимого референта.

Франц глянул на свои скромненькие часы «Тиссо» (за пять тысяч марок) и понял, что курьер опаздывает на целую минуту. А диктофон уже работал.

И тут же в толпе мелькнула смуглая рука со сложенным вдвое журналом «Пентхаус» (первая условная примета), а в следующую секунду он увидел красную майку с портретом Че Гевары (вторая условная примета), и накопившаяся злость Швиммера несколько поутихла.

— Давайте отойдем туда, к зоопарку, — предложил курьер. — Меня все в Берлине принимают за турка. А я на самом деле азербайджанец, по старым временам сказали бы русский, советских граждан всех русскими звали…

«Зачем он говорит так много? — недоумевал Франц. — Меня об этом не предупреждали. Я жду короткого делового сообщения, которое во избежание разночтений и искажений должно быть записано на пленку».

Азербайджанец трещал без умолку на очень приличном, кстати, немецком языке. Он поведал Францу обо всех своих друзьях и родственниках, при этом несколько раз затравленно оглядывался по сторонам. И только около ограды зоопарка, метрах в пятидесяти от входа, примерно напротив вольера, где, если Франц правильно помнил, обитали экзотические двухцветные тапиры, курьер остановился. Здесь было относительно темно и пусто. Азербайджанец сделал по-дилетантски большую паузу в своем словесном потоке и быстро выпалил:

— А вообще все идет по плану. Акция состоялась. Контакты объекта пресечены, фигурант нейтрализован. Вот только у Фарида есть особые соображения.

А дальше Франц облился холодным потом, потому что особые соображения некого Фарида этот сумасшедший излагал на своем родном турецком или азербайджанском языке — какая разница? Кто-то объяснял однажды Францу, что это в действительности один и тот же язык с очень незначительными различиями. Но Швиммер не понимал ни слова по-турецки и это мгновенно обозначилось у него на лице, однако азербайджанец продолжал говорить быстро, с жаром, и даже схватил Франца за руку, чтобы тот, не дай Бог, не убежал раньше времени. Неужели он знал, что все идет на запись? Этот кошмар продолжался, казалось, минуты три. Потом курьер иссяк, и Швиммер рискнул спросить:

— Это все?

— Теперь все, — кивнул азербайджанец, и добавил небрежно, как настоящий немец. — Чус!

Иностранцы норовят сказать длинно — «ауф видер зейн», да ещё и легкий поклон изобразят, а этот повернулся резко и зашагал прочь.

Вот только недалеко он ушел.

Франц и сам торопился покинуть неприятное место, но что-то заставило его обернуться, и как раз вовремя (или наоборот не вовремя?)… Выстрел не выстрел — словно какой-то зверь хрюкнул или чавкнул из-за кустов зоопарка, и в тот же миг у парня-азербайджанца не стало головы.

Если бы потом Франц обнаружил на своем костюме прилипшие частички костной ткани или мозгов, он бы даже не удивился — расстояние-то было несерьезным, Но в том-то и дело, что ничего ему на пиджак не попало. Голова курьера словно испарилась за один миг в адском пламени. О современном оружии Швиммер знал много — увлекался этим одно время, но о таком… даже не слышал никогда.