Огюст Ренуар - [23]

Когда собирались у нас, на бульваре Рошешуар, и позднее — в Коллеттах, высказывания Ренуара о воспитании молодых людей поражали собеседников. «Глупости делаешь, пока молод. Они не имеют значения, если не несешь никаких обязательств. Когда становишься старше, непростительно терять время с потаскушками, вместо того чтобы развлекаться живописью». Его советы «вести себя нескромно» до свадьбы относились и к девушкам, «Пока один, делаешь, что вздумается!

Никому ничем не обязан и вредишь только себе. Позднее, когда дал слово своему спутнику жизни, это становится предательством. И всегда плохо кончается…»

Но, по всей вероятности, Берта заинтересовалась другим кавалером и вернула отцу свободу. Такое предположение вызвали у меня его советы никогда не порывать самому. «Откуда ты знаешь, что прав? Действуешь в раздражении, перестаешь судить справедливо. А после жалеешь, чувствуешь себя виноватым».

Вот еще его совет: «Разлучайся со своей супругой почаще, но ненадолго. После короткого отсутствия встреча приносит радость. Зато после длительной разлуки ты рискуешь обнаружить, что она подурнела, а она, что ты стал дурен. Когда старишься вместе, перестаешь видеть друг друга. Исчезают морщины и полнота. Впрочем, любовь — это очень много, и я недостаточно мудр, чтобы все объяснить, но в нее входит и привычка».

После разрыва с Бертой в жизни моего отца произошло, как мне кажется, очень важное событие. Он купил свой первый ящик с красками, с полным набором — палитрой, чашечками, скребками и первый мольберт — маленький складной мольберт. Эти покупки ему помог сделать Шарль Лере. До этого старая тарелка служила ему палитрой, а льняное масло он смешивал со скипидаром в чашечке. От того времени сохранилось несколько холстов: портрет моей бабки и деда, несколько женских головок.

«Я еще не умел ходить, а уже любил писать женщин». И в сотый раз он рассказывал о своей матери. Тут не может быть и речи об «эдиповом комплексе». Ренуар был самым нормальным из детей, как был самым нормальным мужчиной. Упомяну тут же, что на его языке слова сохраняли свое первоначальное значение: «я не доверял Виктору Гюго». Если Ренуар говорил: «Я люблю женщин», — в этом утверждении не было малейшего игривого намека, какой стали вкладывать в слово любовь люди XIX века. «Женщины всё отлично понимают. С ними мир становится совсем простым. Они приводят все к своей подлинной сущности и отлично знают, что их стирка не менее важна, чем конституция германской империи. Возле них чувствуешь себя увереннее!» Ему было нетрудно дать мне представление об уюте и сладости теплого гнездышка его детства: я сам рос в такой же ласковой обстановке.

Наш дом был женским царством. Моя мать, Габриэль, прислуга, девушки и натурщицы, наполнявшие его, придавали дому явно выраженный антимужской колорит. На столах лежали принадлежности шитья. «Жермен рекомендовал мне лакея. Мужчина в моей комнате… он бы стал стелить постель и оставлять окурки на доске камина!» Этот Жермен, сын крупного финансиста, был преданным другом моего отца в начале века. Самое малое, что можно сказать про эту дружбу, это ее неожиданность, впрочем, не необычная для Ренуара, который служил как бы живым опровержением поговорки о том, что сходятся люди одного толка.

По поводу рекомендации лакея Ренуар, не желая обидеть Жермена отказом, ответил уклончиво. Наедине он повторял: «В своем доме я могу терпеть только женщин». Они отвечали ему такой же любовью. Бабушка моего товарища по коллежу была знакома с отцом. Однажды она остановила меня посреди двора и долго разглядывала. «Вы не похожи на отца, вероятно, вы пошли в мать». Она встречалась с Ренуаром в 70-х годах, во время войны. «Если бы вы знали, как все его любили», — сказала она мне. И почтенная дама щурилась, словно хотела улыбнуться. Мне было десять лет, и я в жизни не видел более морщинистого лица: невозможно было себе представить, чтобы эта древняя старуха могла быть некогда розовощекой девушкой. «…Его любили, потому что он считал себя не заслуживающим внимания». Она прибавила, что не хотела бы снова увидеть отца, потому что «это совсем не нужно: лучше жить воспоминаниями!» Отец тем не менее отнюдь не жил воспоминаниями. Его слишком занимало желание схватить настоящее и придать ему непреходящую ценность. У Ренуара завязывались прекрасные дружеские отношения с мужчинами, но еще больше их было с женщинами, — отношений редких и хрупких, всегда на грани перехода к более серьезному чувству.

Не следует думать, что его восхищение было слепым. Это, впрочем, не было восхищением, а, скорее, констатацией благоприятного положения вещей. Одни любят жить в жарких странах, другим нравится светская жизнь. Ренуар раскрывался полностью — духовно и физически — в обществе женщин. Мужские голоса его утомляли. Женские успокаивали. Он требовал, чтобы служанки вокруг него пели, смеялись, шумели, пока он работает. И чем наивнее, а то и глупее были слова песенки, тем больше он восхищался. Сколько раз мне приходилось слышать, как он спрашивает: «Что-то Булочница не поет? Она, вероятно, больна. Либо эта дура поссорилась со своим любовником». В силу одного из тех странных противоречий, которые так затрудняли улавливание его подлинной мысли, он пересыпал свои заявления о превосходстве женщин сарказмами по поводу загоревшегося у них желания добиться равноправия и образования. Как-то в моем присутствии с ним заговорили о женщине-адвокате. Он покачал головой. «Не знаю как бы я мог разделить ложе с адвокатом». Он также говорил: «Я их люблю неграмотными и подмывающими задок своих младенцев». У Ренуара это не было отголоском того буржуазного здравого смысла, который Мольер так исчерпывающе выразил в «Жеманницах» и «Ученых женщинах». То было проявлением его бунта против принятых ценностей. Девятнадцатый век верил в «избранных» и основывал свою веру на их познаниях. Ренуар верил в непрекращающееся открытие мира путем непосредственного общения с элементами этого мира. Чем доступнее для нас эти элементы, тем важнее открытия. «Открытие Ньютоном закона тяготения несомненно чудесная штука. Это, однако, не исключает того, что существует открытие матерью способа, каким удобнее держать младенца». Если ему говорили, что Наполеон был гениальный человек, он отвечал, что это можно сказать и про крестьянку, которая делает хороший сыр.