Огонь в океане - [135]
— И здорово били?
— Ой, здорово! Со всех сторон били...
— За что же, не знаете?
— Шапку, говорят, что ли, не снял при разговоре с офицером.
— Он, этот Блекхилл Валька, хороший товарищ. Всегда нам помогает, если что нужно. И вот... влип...
— Его так и зовут: Валька?
— Нет, это мы так прозвали. Его как-то по-мудреному кличут, так мы по-своему...
Мы долго еще говорили о необычном для наших матросов событии. Наконец подводники несколько успокоились, и я смог перейти к рассказу о событиях.
Обычно я просматривал свежие английские газеты, получаемые в офицерском салоне, выписывал из них наиболее интересные события и вечером рассказывал о них матросам и старшинам.
Наши войска наступали по всему фронту. Шли бои за столицу Белоруссии Минск, в Чехословакии, на Карпатах, за Прибалтику. Всюду фашисты отступали под могучим натиском Советской Армии и Военно-Морского Флота. Разгром фашистской Германии и, следовательно, конец войны приближался. Все это радовало сердца закаленных в боях подводников, но в то же время в глубине души каждый из них беспокоился за свое дальнейшее участие в разгроме врага. Каждый побаивался, как бы не задержаться с приемкой корабля, не опоздать принять участие в последних, завершающих боях великой битвы народов с черными силами фашизма. Зная об этом, я свои беседы обычно заканчивал несколькими успокоительными фразами, что наш экипаж еще нанесет чувствительные удары по вражеским транспортам.
Однако на этот раз я не успел об этом сказать. В кубрик поспешно вошел Фисанович и, поманив меня в сторону, накинулся на меня:
— Ты почему не отпускаешь людей на вечер? Там все остальные собрались, ждут, а вы тут...
Мы увлеклись разговором и забыли, что в восемь часов вечера в портовом клубе начинался вечер самодеятельности, в котором принимали участие и английские и наши матросы.
— Да, товарищи, — спохватился я, — завтра утром закончим. А сейчас на вечер! Быстро! —
Вслед за Фисановичем в кубрик влетела большая группа английских матросов. Они тоже пришли за нашими подводниками. Заметив офицеров, матросы снимали свои бескозырки, сжимали их в левой руке и вытягивались по команде «смирно».
В помещении остались мы с Фисановичем. А с пирса уже слышалась знакомая мелодия «Широка страна моя родная...». Эту песню должны были исполнить на вечере в общем хоре наши и английские матросы. И теперь, идя в клуб, они лишний раз репетировали ее.
— Пойдем в клуб, — предложил Фисанович.
— Дэвис сказал, что этого нельзя делать. На матросские вечера у них офицеры не ходят.
— Их офицеры и в кубрик не ходят. Ты же не подчиняешься этому правилу. Правило все равно нарушено.
— Там можно обойтись и без... Впрочем, пойдем! — решил я. — Очень уж интересно, как наши матросы будут английские народные танцы исполнять, а они — наши.
Но в коридоре нас встретил Трипольский и тут же осведомился, куда мы спешим. Услышав наше объяснение, он, не вынимая изо рта трубки, приказал:
— Соберите командиров лодок и приходите ко мне в каюту. Обсудим план на завтра. Нечего устанавливать свои порядки. Раз у англичан офицерам нельзя веселиться с матросами — значит, нельзя. Мы у них в гостях, а не наоборот.
На следующее утро, несмотря на то, что вечер самодеятельности кончился поздно и отбой был дан с большим опозданием, задолго до официальной побудки в кубрике все были на ногах. Матросы брились, чистили и гладили обмундирование, — готовились к подъему военно-морского флага. В этот день рождались пять советских кораблей: линкор и четыре подводные лодки. Все они были не самой современной конструкции, но мы понимали, что в руках умелых советских моряков каждый из этих кораблей представлял грозную силу.
Появление этих кораблей в составе нашего Северного флота могло повлиять на соотношение сил на этом театре войны на море в нашу пользу. Корабли, переданные нам англичанами, были завоеваны кровью наших доблестных войск, громивших гитлеровцев под Москвой и Сталинградом, под Корсунь-Шевченковским и на Курской дуге, освободивших Крым и дравшихся под Яссами и Кишиневом.
К моему приходу все уже были готовы к отправлению на рейд — к месту торжественной церемонии подъема флага. Матросы в нетерпении слонялись по кубрику, боясь даже присесть, чтобы не помять наглаженные брюки.
— Почему так рано? — делая вид, что не понимаю причины волнения, спросил я, приняв рапорт от дежурного по команде. — Чай пили?
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, уже пили!
— Вы, наверное, им спать не дали! — указал я на часть кубрика, где поднимались со своих коек заспанные англичане.
— Да... видать, немного помешали, товарищ капитан третьего ранга. Но... они понимают, — сверлил меня веселыми глазами Трапезников. — Конечно, волнуемся малость.
Внешний вид подводников был образцовым: аккуратно подстрижены, причесаны, побриты, обмундирование выглажено, туфли начищены до лакового блеска.
Мы пришли на пристань намного раньше буксира, который, должен был доставить наши экипажи на линейный корабль, одиноко стоявший на обширном рейде.
Стояла «шотландская» погода. Слабой пеленой туманной дымки неприветливо прикрывался весь Фёрт-оф-Форт. Моросил дождик. Такая погода обычно дурно влияет на настроение людей, но сегодня она была бессильна. Люди словно не замечали хмурую стихию. Они шутили, веселились, торжествовали.
Героя Советского Союза капитана 1 ранга Ярослава Константиновича Иосселиани советские читатели знают по книге «Записки подводника», вышедшей в 1949 году. Предлагаемая читателю новая книга Я. К. Иосселиани «В битвах под водой», в основу которой положены подлинные события, резко отличается от его первой книги, как по своему содержанию, так и по манере изложения. Автор главное внимание уделяет своим боевым товарищам, вместе с которыми ему пришлось пройти трудный и опасный путь с первого и до последнего дня Великой Отечественной войны.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».