Огни Анютинска - [14]

форме.

- Ну… вот я ее и жду, - ответил Леснинский.

- А вы знаете, что вокзал по ночам закрыт для пассажиров, ночью

поездов здесь нет, и заходить в здание вокзала запрещено?! – с наездом

спросил охранник.

- Так откуда же мне знать: у вас ничего не написано… И, к тому же,

если нельзя заходить, то почему дверь была открыта? – переспросил

Леснинский. Он старался говорить спокойным и рассудительным тоном,

чтобы охранник не смог ничего заподозрить.

Заявление Леснинского насчет открытой двери подействовало на

охранника, как красная тряпка на быка. Его чрезвычайно возмутило то, что

человек, незаконно находящийся ночью в здании вокзала, еще и указывает

ему на его же ошибки. Охранник побагровел от злости и приказным тоном

объявил:

- Убирайтесь отсюда немедленно, пока я не вызвал милицию!

- А чем я мог вам здесь так помешать? Разве я что-то здесь сломал,

испортил? Нет. И не собираюсь, - таким же спокойным голосом продолжал

говорить Леснинский. То, что жалкий человечишка перед лицом власти

стал качать права, разозлило охранника еще больше.

- Уходите немедленно! Посторонним людям на вокзале запрещено

находиться по ночам!

- Ну, если я уж настолько сильно вам мешаю, то я уйду. Прощайте.

«Навсегда», - добавил Леснинский, скрывшись в дверях.

XIV

Охранник, невероятно гордый собой, задернув нос, вальяжной

походкой отправился дальше по коридору. Как же! Он ведь сделал сегодня

важное дело! Выгнал с вокзала постороннего человека, латентного

террориста! Можно сказать, подвиг совершил!

Леснинский же спустился на первый этаж и, кинув куда-то в темноту

неодобрительный жест, который был, очевидно, адресован всему

мироустройству в целом, вышел вон. Леснинский в момент неприятного

разговора с охранником только внешне казался спокойным: в его душе все

бушевало; это раздражение, сопротивление создавало настолько сильную

эмоциональную энергию, что, преобразовав ее в физическую, можно было

бы свернуть горы. «Вот каких людей я, мягко говоря, не особо уважаю, так

это подобных здешнему охраннику. Ну вот чем я ему помешал? Я же ничего

здесь не ломал, государственное имущество не портил и не разворовывал,

не напивался в стельку и не дебоширил… Я просто зашел переночевать.

Ведь ничего с вокзалом не случится от того, что я в нем семь часов полежу.

Ну, в конце концов, попросил бы он с меня денег, за то, что я у него ночую,

как в гостинице, я бы ему заплатил. Так нет ведь! Для таких людей приказ

свыше важнее всего: и доброты, и сострадания, и справедливости. И таких

людей я уже встречаю, к сожалению, не в первый раз», - думал Леснинский,

нервно теребя брелок на сумке.

«Однако, все закончилось не самым печальным образом», - думал

Леснинский, - «по крайней мере, он ничего не заподозрил. Наверное,

подумал, что я просто бродяга или бомж. Но теперь придется проводить

остаток ночи где-то на улице. Только где?»

Так и побрел по дороге. По полутемной ночной дороге, еле-еле

освещенной тускло-оранжевыми сельскими фонарями, висящими на

классических деревянных столбах с диагональной подпоркой,

расположенной с обратной от дороги стороны. Да и дорогой-то это было

назвать трудно: бесформенный слиток грунта и колдобин, протянувшийся

сквозь уснувшее село. По сторонам проплывали двухэтажные деревянные

бараки, между которыми были совсем невпопад понатыканы деревенские

дома. Скамейки возле подъездов, лишенные в ночное время старушек-

сплетниц, белье, развешанное для просушки на турниках, покосившиеся

низенькие заборчики… Не подающий надежды магазин, закрывающийся

каждый вечер совсем рано… О том, какой в нем ассортимент, страшно

подумать…

Вся эта картина совсем не навевала того приятного и, в то же время,

немного грустного ощущения встречи с забытой стариной, какое бывает,

например, тогда, когда ты увидел на прилавке конфеты, которые не покупал

уже пять лет. Вид этого села, медленно-медленно приходящего в

запустение, навевал только невыносимую тоску и уныние и действовал

угнетающе.

«Да, конечно, здесь не такая разруха, как в Кореньках», - думал

Леснинский, - «Но тамошние заброшенные дома, скорее, вызывали какие-

то «сталкерские» чувства, перемешанные со светлой грустью. Сейчас же

меня захлестнула настоящая безысходность. Ведь здесь, в этих бараках

живут люди. Пока это село еще не опустело полностью. Но проходит время,

молодежь уезжает в города, чтобы поступить в ВУЗы, покидая знакомые

дома и теснясь в общежитиях. А в селе остаются одни старики, и с

последним из них уходит в небытие весь населенный пункт».

«Да, странный я все-таки человек. Пока все учатся, стремятся чего-то

достичь, борются с проблемами, суетятся, все время куда-то спешат, закрыв

глаза на временные трудности, ищут престижную работу с достойной

оплатой, создают семьи и заводят детей, я, бросив учебу, покинув знакомый