Офицерский крест - [85]

– Вечер добрый, батюшка, – робко говорит Гаевский, и прикладывает руку к груди, – прошу вас поговорить со мной… Беда у меня… Грешен я…

Агафон что-то бурчит себе в бороду и показывает рукой Гаевскому на складные двери, за которыми – задний предел храма. Там Агафон, тяжело кряхтя, опускается в расшатанное самодельное кресло из голого желтоватого дерева.

– Садитесь и рассказывайте, что у вас, – говорит он устало Гаевскому, зажигая толстую, наполовину оплавленную свечу. И Гаевский рассказывает, рассказывает, рассказывает тихим исповедальным тоном. А когда закончил, взял паузу, все так же, с надеждой глядя в глаза священника, и спросил:

– Как мне быть, батюшка, как жить? Как грех свой искупить… И можно ли?.. И как жену загулявшую простить…

– Вы простите – и вам простится, – сухим тоном прерывает его Агафон, – а муж за нераскаянный грех будет отвечать. Прелюбодействующий Царства Небесного не наследует…

Агафон покашливает в руку и хмуро смотрит на Гаевского. Его хрипловатый старческий голос в тишине заднего предела звучит сурово:

– Я давно приметил, что вы как-то странно в наш храм ходите… По воскресным дням сопровождаете сюда супругу свою, поставите пару свечек, постоите две минуты, покреститесь, – и на выход… А жена ваша на службу остается… Вы можете это как-то объяснить?

Гаевский выдавил из себя:

– Мне непросто идти к храму… Я был и пионером, и комсомольцем, и коммунистом… У меня партбилет дома… в винном баре лежит… Вы должны понять меня…

– Понимаю, понимаю, – уже потеплевшим тоном говорил Агафон, – хорошо, что вы искренни в стенах этих… Ну а теперь слушайте. Если предающийся блуду прежде брака осуждается и наказывается то тем более – после брака… Ибо здесь бывает двойное и тройное преступление – это тяжелее всякого греха… Великий учитель Церкви святой Иоанн Златоуст говорит нам, что здесь – грех против собственного тела и нарушение седьмой заповеди «не прелюбодействуй». Здесь – нарушение и восьмой заповеди, гласящей: «не кради», ибо тело твое, – как говорит Златоуст, – есть ее, жены, собственность и собственность драгоценней всякого имущества… Не обижай же ее в важнейшем предмете и не наноси ей смертельной раны. Но, если презираешь ее, то побойся Бога, который не сможет спасти тебя и простить за такие грехи…

Агафон осудительным взором вперяется в виноватые глаза Гаевского и продолжает свой приговор:

– Здесь – нарушение и девятой заповеди – «не лжесвидетельствуй», ибо прелюбодей обычно лжесвидетельствует о себе своему супругу…

Здесь – нарушение и десятой заповеди, гласящей: «не желай жены ближнего твоего…». Святой Иоанн Златоуст говорит нам, что «…нет подлинно ничего постыднее человека, который блудодействует после брака»…

А еще, грешный сын мой, помни мудрую притчу… Вот она…

Тут Агафон набросил на нос очки с толстыми линзами, шелестнул страницами какой-то заношенной церковной книги и хорошо поставленным дикторским голосом, стал читать: «Мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый…».

Агафон захлопнул книгу и добавил:

– Вот так, сын мой. Но мне кажется, что вы мне не все еще рассказали. Не держите в себе, вам будет легче.

– Кажется, я буду отцом внебрачного ребенка…

– О, как же далеко вы в своих грехах зашли! Какой тяжелый крест вы на себя взвалили!

Голос Агафона снова сделался прокурорским:

– А теперь несите этот свой крест достойно… До скончания века своего несите.

«У меня и другое несчастье – жена загуляла», – хотел было снова сказать священнику Гаевский, да почему-то передумал.

Гаевский уже выходил из храма, когда Агафон окликнул его и сказал:

– Подойдите ко мне… У меня есть вопрос к вам… Скажите мне, как на духу… Если вы занимались блу-додействием, то любили ли вы свою законную жену? Вы тело ее или душу любили?

Гаевский молчал.

Он не знал, как ответить на эти вопросы. Поклонился священнику и вышел из храма. «Странное это слово – «блудодействие», – думал он, делая круги по церковному двору, под древними стенами, иногда поглядывая вверх, где над золоченым куполом возвышался крест, – «блудодействие… блудодействие»… В русском языке это слово звучит по-другому»…

* * *

Сумбурные мысли про жену, которую он провожал каждое воскресенье в храм, роились в его голове. Эти ее походы в церковь уже много лет втайне радовали Гаевского, – набожность Людмилы была для него своего рода страховкой от того самого «блудодействия»… Все эти годы он жил с ней, не допуская даже тени мысли, что она может пойти гораздо дальше флирта. А теперь оказывается, что он заблуждался, и теперь жестоко наказан за эту свою глупую уверенность. «Значит, ее женский инстинкт оказался выше веры, – думал он, делая очередной круг под стенами храма, – и Библия на ее прикроватной тумбочке – фарс?.. Эх, знать бы мне, что говорит Людмила Агафону, когда после причащения становится перед ним на колени в углу и что-то там исповедальное бубнит скороговоркой…»

Но ведь у Агафона про это не спросишь. А если даже набраться наглости и спросить, – все равно ведь не скажет. Тайна исповеди.

* * *

Уже было темно, когда Гаевский возвратился домой.