Однополчане - [12]

— Не серчай. Бей гадов в воздухе, а на земле порядок наведем. Будь спокоен!

Штурман сдвинул на лоб летный шлем, улыбнулся солдату. Потом напрямик зашагал к городу. Вдали на возвышенности показались многоэтажные здания Могилева. И вдруг до него донесся приглушенный расстоянием голос Денисова.

— Летчик, постой! Вместе пойдем.

Солдат, припадая на одну ногу, догонял Пряхина.

* * *

Константинов вылез из кабины и, приминая высокую траву, выбрался на дорогу. Ветер клонил к земле тучный колосья. Они гнулись и ломались под тяжестью спелого зерна. Богатый был урожай в этом году.

Константинов бросил кожаное пальто на камень у дороги и сел. Пряхин вернется не скоро, есть время подумать. Тяжко, паршиво было на душе. Опять сорвался. Неужели не встать ему на ноги, не одолеть себя? Когда с комиссаром говорил, уверен был, что с трусостью покончено, что сумеет взять себя в руки. А что получилось? Как только показались вражеские самолеты, он почувствовал, как все плотней и плотней опутывает его липкая, противная паутина страха. Не стряхнуть ее, не разорвать. А когда ногу царапнуло, и совсем голову потерял. А теперь страшно подумать, что будет дальше. Не поверят ему больше. А если и поверят, то сможет ли он оправдать это доверие? Неужели это конец? Неужели не избавиться ему от этого недуга? И откуда это взялось? Откуда?..

И вся его недолгая жизнь прошла в эти горькие минуты перед глазами.

Тяжелое детство без отца. Его убили кулаки из немецкой колонии, как организатора коммуны. Мать после смерти отца уехала в Саратов, стала работать на швейной фабрике. Мальчик почти не видел ее. В это время в их доме стал часто появляться высокий худой старик. Жил он тогда в Энгельсе, а родом был из Германии. Старик был молчалив и суров, мать побаивалась его. И отец был неласков с ней, а к внуку привязался, часто сидел с ним на берегу Волги. Мальчик возился в теплом речном песке, а дед молча смотрел то на внука, то в чуть затянутую дымкой заволжскую даль. Однажды, когда они пришли на берег, их место оказалось занято. Две девочки-соседки, дети рабочего с электростанции, весело пересмеиваясь, играли в мяч. Старик грубо крикнул им: «Кыш, пролетариат!» Но девочки не ушли. Тогда дед длинными, пожелтевшими от табака пальцами дернул старшую за ухо. Девочки, испугавшись, убежали.

Вскоре старик увез внука к себе, в город. А через год его арестовали за антисоветскую пропаганду. Мать приехала за Костей и не узнала мальчика. Какой-то пугливый, забитый, глазенки смотрят затравленно. Стала расспрашивать, как жилось у деда, но мальчик отмалчивался. Так и не рассказал — не мог простить матери, что отослала его к деду и не приезжала так долго. А было у деда очень плохо. Бил он мальчишку за каждый пустяк. Жестоко бил. Гаденышем называл, большевистским отродьем. И все в голову вбивал, что жизнь течет по волчьим законам, что человек человеку враг, что каждый сам за себя должен стоять, зубами за жизнь цепляться, иначе хана, гибель. Смерти дед боялся пуще всего.

Многого не понимал тогда Костя. Но кое-что запало ему в душу и, видимо, прочно поселилось там. Особенно та животная, цепкая боязнь смерти.

Потом жизнь текла, как и у всех сверстников — школа, военное училище, служба в армии. О деде он и не вспоминал. А теперь вот всплыло. Неужели навсегда? Неужели…

* * *

В полдень на полуторке приехал Дружинин с техником. Внимательно осмотрели самолет. С Константиновым не разговаривали, даже не смотрели в его сторону. Дружинин вместе с техником запустили мотор, опробовали на земле, потом резко убрали обороты. Техник вылез из кабины. Летчик дал газ, несколько минут пробежал по ровному полю, тут же взлетел.

Исаев подошел к Константинову.

— Садись в кузов, поедем в штаб: летать боишься, будешь ходить по земле.

Константинов молча поплелся к машине.

* * *

Полосой прошумел небольшой дождь. Пепельные тучи, не заслоняя вечернее солнце, прошли стороной. Техники торопливо готовили машины к завтрашнему перелету. На аэродроме тихо, не слышно ни шуток, ни смеха. Зорин и Чугунов ходили по зеленому полю, изредка перебрасывались словами.

— С нагрузкой не взлететь, — говорил командир.

— За ночь земля подсохнет, окрепнет, — успокаивал его комиссар.

От дождевой воды верхний слой ровной и большой площадки размяк, начал пружинить. Земля под ногами дрожала, как густой вишневый кисель. Мокрый полевой клевер лип к сапогам.

— Торфяное болото, а не летное поле, — сердито бросил Зорин. — Пошли ужинать, а потом соберем офицеров, надо поговорить. Постой, что это с Руденко? Мчит вовсю.

От КП к ним бежал начальник штаба. Подбежал, взволнованно заговорил:

— Товарищ командир, надо срочно отходить. Южнее нас обошел противник. Нам приказано взлететь и отбомбиться по западной окраине озера. Там большое скопление вражеской техники, надо огнем отсечь противника от наших частей и дать им возможность прорваться к лесу. Посадку произвести на Милютинской точке.

— Передайте моему заместителю майору Дусову, пусть взлетает первым, без бомбовой нагрузки, и организует приемку самолетов на новой точке. Я вылетаю последним. Вы с комиссаром отправите наземный эшелон.