Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского - [45]
— Августейший сын Лаэрта, ты показал свое умение справляться с трудностями. Иди к кораблю, вытащи его на сушу, спрячь снасти и карго в пещеру и возвращайся с верными товарищами.
«Я был того же мнения. Я пошел на берег, где мои матросы горевали и проливали неутешные слезы. Увидев меня, они кинулись ко мне, как телята в стойлах к коровам, когда насытившееся стадо возвращается в усадьбу с пастбища. При виде своих матерей телята так мечутся, что их не удержишь в загонах, они вырываются, сшибая заслоны, брыкаясь и мыча. Так и мои спутники с криками сгрудились вокруг меня. Они растрогались, как будто вернулись домой и стояли на улицах родного города на гористой Итаке, где родились и выросли. Их печаль прорвалась трогательными словами:
— Мы рады твоему возвращению, Небеснорожденный, как будто снова увидали Итаку, нашу отчизну. Но расскажи о них, о наших товарищах, как они погибли.
«Я утешил их:
— Нет, сначала закатим корабль на берег и сложим снасти и груз в пещерах. А потом пойдете за мной, и увидите, как ваши товарищи пируют и веселятся в священном дворце Кирки. Там они катаются как сыр в масле.
«Я сказал, и все мне поверили, кроме Эврилоха, который попытался их удержать. Он резко упрекал их:
— Дурачье, куда вы? Не хватает вам несчастий, что вы хотите идти к ведьме в ее вертеп, чтобы она превратила вас в свиней или волков и львов — караулить ее большой дом? Вспомните историю с Циклопом, когда наши товарищи пошли в пещеру с неуемным Одиссеем. Из-за этого сорвиголовы они поплатились жизнью.
«Его слова так взбесили меня, что я собрался сорвать длинный меч со своего мощного бедра и снять ему голову с плеч, хоть он мне и родич. Но товарищи встали между нами и успокоили меня, говоря:
— Командир, твой приказ — закон, но почему бы нам не оставить этого парня караулить корабль, пока мы идем за тобой в зачарованный замок Кирки?
«Мы повернулись спиной к морю и кораблю и пошли вглубь острова. Эврилох не захотел оставаться один у корабля, и пошел с нами, дрожа от страаха перед моим яростным гневом.
«Тем временем Кирка распорядилась искупать матросов, оставшихся во дворце, умастить елеем и одеть в мохнатые туники и накидки. Такими мы их встретили — празднично одетыми и пирующими в зале. Когда матросы увидели друг друга, снова потекли слезы, и от всхлипов дрожал большой дом. Богиня обратилась ко мне:
— Cын Лаэрта, уйми эту истерику. Конечно, я знаю, как вы жестоко страдали в обильных рыбой морях, и как с вами обошлись кровожадные дикари на берегу. Но что было — прошло. Ешьте снедь и пейте вино, пока не станете вновь отважными, как в час отплытия с гористой Итаки. Ваши силы на исходе, и дух сломлен, вы только и думаете, что о минувших несчастьях. Вы так долго и беспрерывно мучились, что разучились радоваться и веселиться.
«Моих лихих матросов было нетрудно убедить. Так мы провели целый год, день за днем пировали за ее столом, и поедали массы мяса и запивали выдержанным вином. Но когда год миновал, и круговорот месяцев и времен года свершился, отозвали меня мои товарищи, и сказали с укором:
— Командир, пора бы вспомнить родную сторону, если ты вообще собираешься вернуться в отчий дом на Итаку.
«Мое гордое сердце согласилось с ними. Напоследок мы сели и пировали до заката, тешась горами мяса и реками вина. А когда солнце село, и спустилась ночь, мои товарищи улеглись в темных покоях, а я пошел к роскошному ложу Кирки и, припав к ее ногам, обнял ее колена с мольбою. Богиня выслушала мои пылкие речи:
— Кирка, — сказал я, — исполни свое великодушное обещание, помоги мне вернуться домой. Мне не терпится отплыть, и моим людям тоже. Когда тебя нет, они не дают мне покоя и пристают со своими жалобами и уговорами.
«Прекрасная богиня богинь отвечала мне:
— Родич Зевеса, сын Лаэрта, хитроумный Одиссей, насильно я тебя не стану удерживать. Но знай, что сначала тебе предстоит найти дорогу в чертоги Аида[62] и ужасной Персефоны, и спросить совета у Тиресия, слепого провидца из Фив, чья мудрость пережила смерть. Хоть он и умер, только ему позволила Персефона сохранить разум, а все прочие мертвые — лишь мерцающие тени.
«Она смолкла, и ее слова сокрушили мое сердце. Я сел на ложе и зарыдал. Жизнь мне обрыдла, и солнечного света глаза б мои не видели. А когда я устал рыдать и метаться по постели в полном бессилии, я снова спросил ее:
— Кто же, Кирка, покажет нам дорогу? Никто еще не плавал в Ад на черном корабле.
— Одиссей, — сказала богиня богинь, — не думай сидеть на берегу, ожидая лоцмана. Cтавь мачту, подымай белый парус и взойди на борт. Cеверный ветер пригонит судно к цели. Ты пересечешь реку Океан[63], и увидишь дикий берег и рощу Персефоны — там растут высокие тополя и отцветшие ивы. Вытаскивай свой корабль на берег глубокого водовратного Океана и ступай в сырой дом Аида. Там пламенный Пирифлегетон с Коцитом, ветвью Cтикса, обвивают торчащий из вод утес и льют свои громокипящие потоки в Ахерон. Это твоя цель, герой. У самой воды вырой яму длиной и шириной в локоть и соверши возлияние мертвым, сначала молоком с медом, потом сладким вином и напоследок водой. Cверху посыпь белым ячменем. Оплачь бледный строй беспомощных мертвецов, пообещай им, что, вернувшись на Итаку, ты принесешь им в огненную жертву свою лучшую нерожалую телицу, и в костер всесожжения положишь по обету сокровища, а Тиресию особо посвятишь черного как ночь барана, самого дорогого в твоем стаде. А завершив заклинания славного братства могильных жителей, зарежь для них барашка и черную овцу, поставив их головами к Эребу. При этом обрати свое лицо назад, к реке Океан. К тебе придут толпы душ мертвых и усопших. Немедленно прикажи своим товарищам освежевать овец, зарезанных твоим безжалостным мечом, и сжечь их, молясь тем временем богам, могучему Аиду и ужасной Персефоне. Обнажи свой острый меч и держи его наготове, твердо преграждая беспомощным мертвецам путь к крови, пока ты не переговоришь с Тиресием. Но долго тебе, о вождь мужей, не придется ждать пророка. Он укажет тебе дорогу, и скажет, долог ли путь, и научит, как, возвращаясь домой, пересечь обильную рыбой бездну.
