Одиссея батьки Махно - [159]

— Утром выясним, Нестор Иванович, что это за птичка.

Галина принесла четверть самогону, разливал по чаркам Зиньковский.

— Ну за что пьём? — поднял Лёва свою чарку.

— Как за что? За нашу Вольную Советскую Территорию. Дожали-таки большаков.

— А куда им было деться? Без нас бы они с Врангелем не справились.

— Жаль Володин не дожил до торжества.

— Сам виноват. Рано выступил, Кутепов на него весь корпус обрушил, а самого расстрелял в Мелитополе. Мы всего на сутки опоздали, а то б спасли Володина.

— Лёва, наливай по второй. Помянем не доживших.

Но по второй выпить не пришлось, в избе появился встревоженный Дерменжи:

— Мы только что перехватили телеграмму Фрунзе Южному фронту.

— Давай её сюда.

Махно взял телеграмму и, клонясь к свету лампы, висевшей над столом, начал читать вмиг притихшему застолью:

— Приказ армиям Южного Фронта. 1 час 35 минут 26 ноября 1920 года. Требования РВС Южфронта, предъявленные 23 ноября командующему Повстанческой Армии Махно, о расформировании партизанских отрядов, производящих бесчинства, им не выполнены. Вместо этого Махно открыто выступил против Советской власти и Красной Армии...

— Он что там спятил? — не выдержал Белаш. — Что он там брешет?

— Погоди, Витя, — осадил его Нестор и продолжал: — ...объявив мобилизацию в районе Гуляйполя и начав враждебные действия нападением на отдельные отряды Красной Армии. Ввиду изложенного приказываю: 1) Войскам фронта считать Махно и все его отряды врагами Советской республики и революции. 2) Командирам всех частей Красной Армии, имеющих соприкосновение с махновскими отрядами, таковые разоружать, оказывающих сопротивление уничтожать. Командующий армиями Южного фронта Фрунзе.

Закончив чтение, Нестор обвёл всех своих сторонников хмурым взглядом, встретился глазами с Дерменжи.

— Твой перехватчики часом ничего не напутали?

— Нет, я сам её принимал.

— Лёва, а теперь что думаешь насчёт Мартынова? Уж не для «соприкносновения» ли он послан?

— Чёрт их разберёт. Какая-то каша. Клейну дают для нас 100 миллионов, сабли, сёдла — и тут же этот приказ.

— Миллионы и сёдла для усыпления нашей бдительности. И только.

— А что я говорил? — неожиданно молвил Василевский. — Разбили Врангеля — конец союзу. Нам-то что. Вот каково сейчас Каретнику.

— Каретник прорвётся, не мальчик, — уверенно сказал Махно. — Вот нам с тремя сотнями кисло будет.

— Надо отзывать полк Савонова из Пологов, — сказал Балаш, — и Клерфмана из Малой Токмачки.

— Давай действуй, Виктор. Лёва, ты выяснил, кто нас окружает?

— На станции Гуляйполе Петроградская бригада курсантов. С Пологов — 42-я дивизия, с Фёдоровки — Богачарская бригада, с Покровки — Интернациональная кавбригада.

— Выходит, обложили нас?

— Выходит, — согласился Зиньковский.

С рассветом загремела канонада со стороны Пологов, и из Гуляйполя поскакали курьеры к Малой Токмачке отзывать полк Клерфмана. Полк уже был окружён превосходящими силами противника и капитулировал, но сам Клерфман, возглавив конную группу в 300 сабель, пробился и прискакал в Гуляйполе.

— Ну что там? — спросил его Махно.

— Даже пленных ставят под пулемёты, сволочи.

— Это приказ главкомюжа Фрунзе. Формируйте со Щусем конную группу хотя бы в тысячу сабель. Будем прорывать кольцо. Оставаться здесь нам нельзя, артиллерией развалят и сожгут село, а нас перебьют. Выход один — прорыв. А там соединимся с корпусом Каретникова и ещё поглядим, кто переважит.

Растревоженным ульем загудело, засуетилось Гуляйполе, носились тачанки, скакали взад-вперёд верховые, у склада Серёгин выдавал сабли и новенькие сёдла, только что привезённые из Харькова Клейном. Срочно формировались эскадроны, в основном уже из опытных бойцов. Пехотинцы набивали подсумки и карманы патронами.

А канонада гремела уже почти со всех сторон, красные сжимали кольцо. Застава со стороны Полог уже вела бой, поливая цепи 42-й дивизии из пулемётов.

В штабе Махно сам ставил задачу на прорыв:

— ... Красные полагают, что мы рванём навстречу нашему Крымскому корпусу, и именно с этой стороны удваивают-утраивают свои силы, но мы ударим туда, где нас менее всего ждут, на северо-восток, на Успеновку. Здесь 18 вёрст, и на конях и тачанках мы их мигом покроем и свалимся совсем неожиданно. А чтобы уж совсем сбить с толку красную кавбригаду, мы пустим в авангарде эскадрон Мартынова.

— Но это же большой риск, Нестор, — сказал Белаш. — А вдруг он... Мы же ещё точно не знаем, с какой целью он перешёл к нам.

— Вот в деле и узнаем. Кстати, Лева, как там твои ребята, ничего такого не заметили?

— Откуда мне знать, ещё и суток не прошло.

— Отзывай эскадрон из Шагарова. Мартынова сразу ко мне.

Едва закончилось совещание, к Махно обратился Рыбин:

— Нестор, позволь мне отъехать в Харьков.

— Зачем?

— Я хочу в глаза сказать Раковскому, что он подлец.

— И только?

— И плюнуть ему в лицо. Ведь он по телефону меня убеждал, что всё в порядке, что нам предоставлена Свободная территория. Подонок. И это председатель Совнаркома.

— Эх, товарищ Рыбин, я сам до последней минуты верил им, пока со стороны Пологов не заговорили пушки. Тебе что? Жить надоело? В общем, так, не отпускаю. А что он подонок, можешь сказать ему по телефону.