Одинокий прохожий - [5]

Кротовые, глухие переходы,

Засыпаны, завалены землей;

Кой-где торчат расщепленные доски,

И между ними, на земле, повсюду

Обрывки проволоки заржавелой,

Как в лихорадке спутанные корни

Чудовищных растений. В вышине,

Над головою, узенькой полоской

Сияет бледно-голубое небо.

Скорее, прочь отсюда!..

На вершине,

На месте, где немецкой батареи

Следы виднелись, я остановился

И сел на камень. Спутники мои

Ушли вперед. Спокойною прохладой

Был полон воздух. Где-то в глубине

Деревья тихо-тихо начинали

Свое вечернее богослуженье,

И солнца красноватые лучи

Ложились на долины. Я сидел

Задумавшись.

На этом самом месте

И день и ночь в пороховом дыму

Метались люди, падали, — но криков

Никто не мог расслышать: самый воздух

Гремел от ураганного огня.

Наводчики бежали. Офицер

Бросал отрывистые приказанья, —

И вдруг кидался в сторону и падал,

Хватая воздух ищущей рукой.

Победа? Слава? — Господи, как мало,

Как мало дней до полного забвенья!

Мне стало страшно в этой тишине.

Я бросился бежать, но в переходах

Запутался, не находя дороги;

Я останавливался и бежал,

Скользя и спотыкаясь. Наконец,

Заслышал я рожок автомобиля:

Меня искали. Через две минуты

Я вышел на дорогу. В то мгновенье,

Когда мы снова тронулись, сосед

Мне крепко стиснул руку выше кисти;

Я молча оглянулся: было бледно,

Почти измучено его лицо.

…………………………………………….

На перекрестке мы затормозили:

Навстречу нам порожняя телега,

Тяжелым запряженная волом,

Прогромыхала. Девушка-эльзаска,

Красивая, с веселыми глазами,

Сидела свесив ноги с облучка

И пела песню.

1927, Вогезы

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (Париж, 1946)

«Дорогой тьмы, дорогой мрака…»

Дорогой тьмы, дорогой мрака,

Дорогой черного крота

И прорастающего злака, —

И вдруг: простор и высота.

Светает; ранний отблеск гаснет

В легко бегущих облаках

Зари холодной и прекрасной,

Как розоватых крыльев взмах.

И, как задумчивое чудо,

По тонким, утренним лучам

Нисходит тишина оттуда

К земли измученным сынам.

«Под вечер приляжешь усталый…»

Под вечер приляжешь усталый

Дороги на самом краю,

И ветром, совсем, как бывало,

Охватит всю душу твою.

И кто бы ни шел и ни ехал,

Печален иль навеселе, —

Ни слез не услышишь, ни смеха,

На ласковой лежа земле,

Широко раскинувши руки,

В высокой траве головой, —

Лишь ветра правдивые звуки,

Большое молчанье, покой.

«Видишь, в воздухе — видишь? — кружится…»

Видишь, в воздухе — видишь? — кружится,

То замедленнее, то быстрей,

Золотая спокойная птица

Над холодным простором полей.

Это осень. — Деревья редеют,

Виноград налился и созрел,

Листья красные медленно реют…

Что же сделал ты, что ты успел?

И стоишь, одинокий прохожий,

На вечерний глядишь поворот:

В небе краски все глубже и строже,

Тень от дерева молча растет.

«Пока мы торопимся, бьемся, хлопочем…»

Пока мы торопимся, бьемся, хлопочем

И, день отработав сполна,

Проводим поспешно летящие ночи

В объятьях угрюмого сна;

Пока мы мечтаем о счастье и силе,

Но грубо и грустно живем, —

Наш бедный комок изумительной пыли

В пространстве летит мировом.

По тем же простым, непреложным законам

(Давно уж неведомым нам).

Все в мире по ним происходит: со звоном

Источник бежит по камням,

И в небе прозрачное облако бродит,

И мягким столбом голубым

Все выше и выше над крышей восходит

(Давно уж не жертвенный) дым.

«Истлевший кокон покидая…»

Истлевший кокон покидая,

Вспорхнула бабочка, — и вот

Лазурь встречает голубая

Ее трепещущий полет.

Вот этот легкий и бездомный

Кусочек жизни в синеве —

Когда-то гусеницей темной

Он полз и прятался в листве…

Весенней радости предтеча,

Кружится в воздухе она,

И ей цветок растет навстречу

Из бездыханного зерна.

«Лежу в траве, раскинув руки…»

Лежу в траве, раскинув руки,

В высоком небе облака

Плывут — и светлой жизни звуки

Доносятся издалека.

Вот бабочка в нарядном платье

Спешит взволнованно на бал,

И ветер легкие объятья

Раскрыл и нежную поймал.

Но, вырвавшись с безмолвным смехом,

Она взлетела к синеве, —

И только золотое эхо

Звенит в разбуженной листве.

Блаженный день, не омраченный

Ничем, — тебя запомню я,

Как чистый камень драгоценный

На строгом фоне бытия.

«Качается бабочка…»

Качается бабочка

На тонком цветке;

Забытая куколка

Лежит на песке.

Ни смерти, ни тления,

Ни гибели нет, —

Полет и кружение,

И трепетный свет.

Когда же кончается

Сияющий день,

И луг одевается

В прохладу и тень, —

Серебряным воздухом

Безмолвно дыша, —

В селения звездные

Несется душа.

«Играет ветер, летний ветер…»

Играет ветер, летний ветер

Бродяги рваным пиджаком.

Прилег, притих, вон там, за этим

Зашевелившимся кустом,

И дальше — только пыль столбами

Вдоль по дороге понеслась,

И всеми яблоня ветвями

Его дыханью поддалась,

Зеленым закачалась флагом

Под небом сине-голубым.

А человек спокойным шагом

Идет, и тень идет за ним,

Послушна каждому движенью

И — удлиненна и тонка —

Кончается горбатой тенью

Подвешенного узелка.

А жаворонок, ставший частью

Воздушных золотых высот,

О легком и бесцельном счастье

На языке своем поет.

«На резкий звон разбитого стекла…»

На резкий звон разбитого стекла,

Сердито охая и причитая,

Хозяйка подбежала: со стола

Стекала тихо струйка золотая,

И пьяница, полузакрыв глаза,

Прислушиваясь к льющемуся звуку,

Блаженно подмигнул и поднялся

И протянул доверчивую руку.

Но было некому ее пожать:

Все с гневом осудили разрушенье.

Он загрустил; никто не мог понять,