Одинокий прохожий - [7]

Легкий северный полет.

За ночь выпавшее чудо

Так убрало все сады,

Что теряешься, — откуда

Столько тихой чистоты.

Все смягчает, приглушает,

Одевает в белый дым —

И о чем напоминает

Нам молчанием своим?

«Мы проходим цветущей долиной…»

Мы проходим цветущей долиной,

Открывая источники слез —

Умирает напев соловьиный

Посреди опадающих роз,

Разрушаются стены и ветер

Входит в раму пустого окна,

На старинном разбитом паркете

Одиноко танцует луна.

Отчего же, хотя неизбежно

Все земное проходит, как дым,

Мы с такою тревогой, так нежно,

Так мучительно им дорожим?

Эти краски и звуки земные,

Отчего же они без конца

Нас влекут, как черты дорогие

Бесконечно родного лица?

«Старичок огородник не будет…»

Старичок огородник не будет

По тропинке спускаться сюда,

Ранним утром меня не разбудит

Свистом чистым, как пенье дрозда,

Мирным стуком, знакомой вознею,

Шумом льющейся в лейку воды:

Он лежит глубоко под землею,

И могилы кругом и кресты.

Но цветы на его огороде

Раскрываются легкой семьей,

Теплый ветер меж грядками бродит,

Прилетает пчела за пчелой.

И подобно таинственной славе

С неба медленно льется заря

На кусты, на траву и на гравий,

На забытой лопате горя.

«Были мне друзьями люди…»

Были мне друзьями люди;

Но когда друзей не стало,

И звенящею водою

Родниковой и прохладной

Побежали дни за днями, —

Легкой дружбой я сдружился

С осторожной тонкой веткой,

Утром мне в окно стучащей;

С темно-бурым гладким камнем

У раздвоенной дороги,

Где на солнце в жаркий полдень

Любят ящерицы греться;

И особенно с мохнатым,

Мягкошерстым, длинноухим,

Серым осликом соседа.

Как пойду мимо лужайки, —

Из-за изгороди морду

Тянет он ко мне навстречу,

Смотрит кроткими глазами,

Дышит милым теплым паром.

Господи, такой же точно

Теплый, плюшевый и кроткий,

Чуть солому приминая

Мягким бережным копытом,

Согревал своим дыханьем

Мать и спящего Младенца,

Бессловесный и смиренный,

Как и вол, его товарищ,

Первый видел он из тварей

Тихий свет в убогих яслях,

Между тем, как с гор сходили

Пастухи в овечьих шкурах,

И по вьющейся дороге

Шли под синим звездным небом

Три царя, неся к пещере

Золото, ливан и смирну.

«В открытом поле, на тропинке…»

В открытом поле, на тропинке,

Лежит тихонько мертвый крот,

И солнце по мохнатой спинке

Потоком ласковым течет.

Спи, маленький! Как все земное,

И ты прошел средь бытия

Своей бесхитростной стезею,

И жизнь окончилась твоя.

Чем станешь ты? — Травой зеленой,

Иль повиликой полевой, —

И в летний день с певучим звоном

Пчела взовьется над тобой.

И мягкий бархат шкурки темной

И тельце малое войдет

Все в тот же мощный и огромный,

Таинственный круговорот,

В ту сокровенную стихию,

В тот мудрый и высокий строй,

Откуда образы земные

Выходят чудной чередой.

«Пшеница и красные маки…»

Пшеница и красные маки,

А дальше, у самой межи,

Мне яблоня делает знаки:

Сюда, отдохни, полежи.

Летают медовые пчелы

И бархатной нотой поют,

Походкою с поля тяжелой

Домой возвращается люд.

Куда торопиться? — Успеешь!

Останься, — смотри и внемли:

Ведь ты и не жнешь и не сеешь, —

Но легкое лоно земли

Тебя принимает и носит,

Как злак золотистый, как плод,

Который спокойная осень

В назначенный срок соберет.

«Ничего: ни цветов, ни венков…»

Ничего: ни цветов, ни венков,

Ни надгробных торжественных слов.

Крест и холмик, и небо и ветер.

А кругом, в мягком, утреннем свете, —

Необъятные дали полей,

Все задумчивей, тише, нежней,

Все правдивей… В глубоком покое

Человек породнился с землею.

«Спит и во сне почти не дышит…»

Спит и во сне почти не дышит

Завороженный городок;

Лишь кое-где над красной крышей

Восходит утренний дымок.

Спокойной каменной громадой

Вступая молча в кругозор,

Домов доверчивое стадо

Ведет торжественный собор.

Прохладный камень золотится

Под длинным и косым лучом,

И ласточка, влетев, кружится

Под сводами, над алтарем.

А там, в долине, где беззвучно

Проходят тени облаков,

Где урожай благополучный

Зерна и медленных плодов

Готовит осень золотая,

Где по холмам, за рядом ряд,

То низбегает, то взбегает

Залитый солнцем виноград, —

Часами долгими и днями,

Глубокой важности полна,

Оттуда мирными стопами

На склоны всходит тишина.

1942, Vizelay

Дождь

От резкого, внезапного порыва

Воронкой пыль взметнулась над землей.

О, как он хлынул жадно, торопливо,

С неудержимой щедростью какой!

Недаром долгими, сухими днями,

Ночами, в жаркой, душной темноте,

Земля надтреснутыми бороздами

Молила небо о большом дожде.

И вымоленный целою природой,

Он падает — один сплошной поток —

С такой певучей силой и свободой,

Что каждый лист, что каждый стебелек,

Что каждая травинка припадает

К земле, — и долго, долго, без конца,

Пьет, молча пьет, еще не поднимая

Слезами освеженного лица.

1937

«Осень, время года золотое…»

Осень, время года золотое,

Замолкают рощи и леса,

И стоят, как купол, над землею

Севера простые небеса.

В заповедной радонежской чаще

Дух сосновый благостен и тих,

И медведь, у ног твоих лежащий,

Как дитя послушное, притих.

Свежая вода в прохладной кружке,

Синий воздух, чистый, как стекло,

Звук рубанка и большие стружки —

Плотника святое ремесло.

Преподобный отче Сергий, снова

Кротким знаком света и любви,

Знаком воскресающего Слова

Землю русскую благослови.

«Беспокойный, торопливый…»

Беспокойный, торопливый,

Смутный облик смутных дней,

Лживый звук и отзвук лживый

Подозрительных речей,