Одинокий друг одиноких - [42]

писем моих затихающий дождь,

будешь как девочка на переменке:

в зеркальце глянешь и дальше пойдешь.

Кто-то живет, а кому-то осталось

искры ловить у чужого огня.

Ночь надвигается…

Спи, моя радость,

спи, и да здравствуешь ты без меня.

заклинание на забывание

Друг мой, а сейчас прими, пожалуйста, важный врачебный текст — для тебя, при надобности, и для всех тех, у кого страдание любовной потери (брошенности, обманутости, попрания чувств…) стало навязчивым бременем — уже не столько любовью, сколько незаживающей раной, грозящей гибелью..

Слишком хорошо по себе знаю, как трудно вычеркнуть из памяти источник боли, предмет безумного страдания… Легче собственными руками вынуть пулю из мозга.

Доктор Время, конечно, поможет, помогут и все противозависимостные средства, которые я изыскиваю и описываю в своих книгах и письмах. Но ждать, пока подействуют долговременные меры, подчас так трудно, что..

Вот средство дополнительной скорой помощи, опробованное с успехом на себе, а потом на многих: стихотерапия в сочетании с неким подобием магического ритуала.

Двухчастное стихотворение, выстроенное в соответствии с законами действия подсознания. Объяснять механизмы излишне, расскажу только, как пользоваться.

Сначала просто внимательно прочесть обе части подряд, раз пять — семь. Хорошо бы и сразу точно выучить наизусть. (Уже полегчает.)

Потом первое четверостишие своею рукой переписать на чистый лист бумаги и сверху написать в дательном падеже имя адресата — кому — (имяреку, источнику боли).

Листок сжечь, Пепел выбросить.

А потом повторять только вторую часть,

(Имяреку)

Тебя не было,

нет и не будет

никогда — никогда — никогда,

и душа твое имя забудет

навсегда — навсегда — навсегда.

* * *

Тень уходит — уходит — уходит,

а я нет — ее нет — ее нет,

на свободе — свободе — свободе

только свет — свет — слет,

только свет.

Эта вторая часть намеренно переходит в безличное, безадресное звучание, с противопоставлением тени и света.

Речь идет, конечно, о внутренней тени — тени образа, переживания…

Если эта тень будет еще появляться — сначала будет, конечно, пытаясь снова сгуститься в боль, — вспоминай сразу стихотворение, повторяй его мысленно или вслух, лучше только вторую часть — первая будет сама собой разуметься. И сразу почувствуешь, как тень отходит, бледнеет, как растворяется свободой и светом…

ну вот, можно жить…

единицы измерения

…Эта прекрасная женщина, умница и красавица (ее давно уже нет, но назову только инициалы: В.Ч.) была со мною близка, но не любила меня. Отдалась мне, как сама сказала, «из чувства эстетической справедливости».

До сих пор пытаюсь сообразить, что сие значит. Я был в нее влюблен сперва сумасшедше, как обычно, а потом умиротворенно, чего никогда со мной не бывало. В ответ на мою просьбу о любви она сумела какими-то тонкими душевными движениями безболезненно перевести наши отношения в рамки дружбы.

А любила до меня и продолжала любить другого человека, который ее оставил. Мною с сомнительным успехом лечилась…

Я написал ей много любовных и всяких стихов. Она тоже писала стихи, но не мне.

И вот это родилось как обращение к ней: «любовь измеряется мерой прощения, привязанность — болью прощания…»

Написал, как часто делал и делаю, импульсивно, на какой-то салфетке, отдал…

Через 13 лет, когда В.Ч. уже готовилась уходить из-жизни, зная свой диагноз, она вдруг прочла мне эти стихи наизусть. Не узнал, не вспомнил — спросил. — чьи? — твои?..

«Если бы! — засмеялась. — Твои…»

И не поленилась переписать их мне.

Немного потом дополняя пицундским пейзажем и кое-что менял в разных публикациях. В Интернете и сейчас гуляют по сайтам, ненароком присваиваются, обрастают чьей-то самодеятельной музыкой…

В.Ч.

Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность — болью прощания,

а ненависть силой того отвращения,

с которым мы помним свои обещания.

Я снова бреду по заброшенной улице

на мыс, где прибой по-змеиному молится,

качая права, и пока не расколется,

качать продолжает, рычит, алкоголится,

и пьяные волны мычат и тусуются,

гогочут, ревут, друг на друга бросаются,

как толпы поэтов, не втиснутых в сборники,

не принятых в члены,

а призванных в дворники.

Стихия сегодня гуляет в наморднике,

душа и природа не соприкасаются.

Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность — болью прощания,

а совесть — всего лишь в себя превращение,

всего лишь с Началом Начал совещание…

А в море житейском с припадками ревности

тебя обгрызают, как рыбы-пираньи,

друзья и заботы — источники нервности —

и все-то ты знаешь заранее,

и жуть возрастает в пропорции к сумме

развеявшихся иллюзий…

Кто был потупее, кто благоразумен,

тот взгляд своевременно сузил.

Но время взрывается. Новый обычай

родится как частное мнение.

Права человека по сущности птичьи,

и суть естества — отклонение,

измена, измена! — проклятье всевышнее

Адаму, я Еве напутствие…

 Свобода для мозга нагрузка излишняя,

она измеряется мерой отсутствия.

А море свои продолжает качания,

толкуя, как старый раввин, изречение,

что страсть измеряется мерой отчаяния

и смерть для нее не имеет значения.

…На пляже не прибрано. Ржавые челюсти,

засохшие кеды, скелеты консервные,

бутылки, газеты четырежды скверные.