из памяти… Ты сделала сие.
Неважен способ, не веду досье
любовных преступлений — и вестимо,
любовь вполне с убийством совместима,
а выскоблить остатки так легко,
немного боли… Будет молоко
еще проситься в жаждущие губы…
О, солоно!.. Загубленному — рай! (Играй еще, Володюшка… играй…)
Ты слышишь! — плачут ангельские трубы,
о нашем мальчике, о Том
пушистом стебельке огромноглазом
что в ночь тебе явился под крестом..
Как зашумел мой воспаленный разум,
как возмечтал внести Его домой,
где свет горит и молоко так сладко…
Жестокая спокойная догадка:
ты сомневалась-.
Я о коляске, ну я ты — о сроке.
Я — руку на живот, я слышу токи
сердечка — ты в истерику и в пьянь,
как будто там живет чужая дрянь…
Итак — убит…
Когда пустое лоно
исторгнет стоном слизистую суть,
когда нальется новым зовом грудь,
явив собой подобие баллона,
а память вытечет, как выколотый глаз, —
когда в ладу с томлением сердечным
ты заползешь в постель с последним
встречным
и запоет пружинами матрас —
я в стихотворном фирменном конверте
пришлю тебе свидетельство о смерти —
о том, что больше нет на свете нас.
Боль разрыва, боль Любовной потери, рана свежая, кровоточащая или давняя, перешедшая в хроническое воспаление, иной раз с большим количеством душевного гноя — вот самый частый, каждодневно-неоднократный повод обращений ко мне как к психотерапевту.
Боль самая звучная..
Как хорошо, думаю часто, что и я к этому склонен и знаю не только (и не столько) как помогающий, а как обычный претерпевающий.
Обычно удается помочь, если берусь. Но берусь не всегда; если нет явных рисков, лучше дать отболеть самостоятельно, надежнее заживет и душевному развитию поспособствует. Нечего делать в случаях, когда личность бесстержневая, слишком зависимая, когда вопли бушуют, а интеллект не подает признаков жизни.
Бывали и врачебные поражения, и не одно. Не спас от самоубийства на почве ревности жену своего дяди, чудесную женщину… То ли потому, что слишком свой был для нее, то ли молод чересчур и незрел как доктор (это наверняка, мне было всего 24), то ли случай оказался слишком серьезным (с отягощенной наследственностью), и роковым образом не оказалось меня рядом в момент неожиданного обострения…
Очень важно в таком состоянии высказаться вчистую и быть выслушанным с несопливым, можно даже слегка ироничным сочувствием.
Получить подпитку живым ощущением разделенности, подышать воздухом общности
А потом остаться без костылей и научиться ходить. Одиночеству научиться — чтобы в нем не завязнуть и не пропасть.
Чтобы душа окрепла и стала более зрячей.
Сомкни измученные веки,
разгладь излучины бровей.
Я буду жить в библиотеке,
я буду жить в крови твоей.
Пускай приносит кто захочет,
когда придут иные дни,
в твои египетские ночи
свои бенгальские огни.
Оставь, оставь навек, не трогай
оскал замерзшего лица.
Пусть звезды над твоей дорогой
не угасают до конца…
ночной звонок
Воспоминание о случае, когда чуть не полетел снова в пропасть, из которой еле выбрался..
Тогда, тогда
в тот самый миг…
Усталость, как пьяный друг,
приходит на ночлег
и не дает уснуть, и все осталось,
и плачет, и зовет, а человек
отсутствует — вот в этот самый миг
попалась мне одна из фотографий…
(…курносый ракурс, лживый напрямик
парад намеков, конкурс эпитафий.)
Почему-то миг этот я знал,
что ты позвонишь…
Проста… Не вызывал, не колдовал,
но некий бес был чересчур нахрапист
и (телефон…) малютку разорвал
крест-накрест.
— Алло.
— Алло…
Отбой…
Возврат — разврат,
его легко себе позволить,
но как лишиться роскоши утрат?..
Ты помнишь, как друг к другу мы летели
как была вселенная тесна?
Что ж — отказаться от такой потери
за пошлость дважды виденного сна?
В разломе рук в развале средостения
сгорели мы на газовой плите.
В час петухов — бумаги шелестение
и соль на высыхающей культе…
Была еще другая история, с еще худшей зависимостью, с примесью откровенной чернухи. Помог скромный стишонок (следующий) — вовремя подготовил к решительному повороту с гибельного пути лживых, тянитолкайских, садомазохических отношений.
Писал я его всего лишь как упражнение на дорисовыванье картинки из клочка — строчки как раз вот этой, себе заданной:
…полинялая горсточка неба…
День, помню хорошо, был июльский, паркий, небо туманилось, проглядывали лишь клочки его, с горсточку, цвета действительно какого-то полинялого, цвета одиночества.
(И такое бывало одиночество, и другое…)
полинялая горсточка неба
Наша встреча слепилась нелепо,
как животное тянитолкай.
Полинялая горсточка неба.
Светотени в углу потолка…
Полинялая горсточка неба
и еще два шага…
Теплый дом,
кот приблудный, голодный как демон,
и судьба как погонщик с кнутом —
там, за облаком, глухо и немо
два невидимых солнца пасет…
Полинялая горсточка неба…
В путь скорее,
дорога спасет.
здравствуй
привет от волка
Сонное пойло комфорта и кайфа.
Ветхая ветошь задохшихся душ.
Вечный сквозняк и промокшая майка.
Кожа да кости, да бывший твой муж.
Здравствуй. Ну здравствуй. Какими тропами
вторглась, исторглась?.. Какой мостовой
ныне бредешь?.. Поливаешь ли память
мертвой водою или живой?
Даже и веруя в дивное диво,
скажет себя уважающий волк:
жалость — позор,
утешение — лживо,
боль справедлива,
отчаянье долг.
Здравствуй. Пока еще каплет в простенке
