А вот детская слабость, явная или скрытая (но тем сильней действующая), пробуждает истинную любовь, в которой всегда есть жало жалости. Хоть немножко слабости должно проявиться! — тогда в тебе ощущают живое и появляется вероятность, что и полюбят..
Вот в чем, думаю, секрет: только любовь спасает в Природе беспомощное существо, дает ему доразвиться, дозреть до силы — ведь всякая жизнь поначалу детски беспомощна.
Почему многие взрослые так боятся по-настоящему повзрослеть?
Потому что взрослая сила есть долг любить.
Одиночество силы бывает невыносимо..
Всей слабостью своей веруй в любовь — и | найдешь, и спасешься, и напитаешься.
Дай Бог — благодарно…
Всею силой люби и живи любовью, только не жди ответной. Слабость в нас призывает любовь, сила ищет кого любить. Не находя, превращается в сатанинский яд, разрушает…
Бог — сила, любящая себя в слабости. И все его обращения к нам, всеми языками вселенной — одна просьба, одна всесильно-беспомощная детская просьба о любви.
Просьба о любви — вот на этой строчке, мой Друг, я понял, что так и назову эту книгу, а Одинокий Друг Одиноких — общая шапка для цикла, для ряда, для груды книг, которые еще, Бог даст, напишутся..
Просьба о любви — ты найдешь и дальше эти слова, они взяты из стихотворения за-предельно одинокого гениального человека
благодарность незнанию
Вновь одиночество ночное
остановилось у кровати.
и сердце с мир величиною
не знает, как себя истратить,
разум отрицая,
гулять с голодными ветрами,
и тусклая звезда мерцает
как волчий глаз в оконной раме…
Погибнуть упоительно легко.
Ты рядом спишь. Ты страшно далеко.
Не встретиться. Тоска неутолима.
Ты рядом спишь… А жизни наши мимо
друг друга мчатся, мчатся в никогда,
как дальние ночные поезда…
Я призываю в душу благодарность
за нашу неразгаданную парность,
за то, что можно прямо здесь, сейчас
тебя обнять, не открывая глаз,
чтобы не видеть мрака преисподней…
За необъятность милости господней,
за свет звезды, за свой бессонный дар,
за то, что демон затаил удар…
оборотень
В эти годы, что накрыла мгла,
и живьем уже не протереться,
тихо, тихо ты произвела грабеж сердца.
Взломан завещательный сосуд
Купол лампы, наш зеленый купол — вдрызг.
Крест упавший крысы изгрызут.
Тени крыс…
Нет, ты не хотела. Не хотела,
но в мозгу, разодранном межой,
плавало плазмоидное тело,
не соединимое с душой.
В нижней части нежного лица
зрела тень подземного отца.
Вот он — тот,
который многоопытен в крови,
глух всесильно, как толпа многоплотен,
тот, который небо искривил, оборотень,
первый взгляд которого как снег,
а второй цвета льстивого.
Кто Мадонну-девочку во сне
изнасиловал…
..В стихе про демона-оборотня, наверное, чересчур много тяжеломутной личной нагрузки?.. Да, где личное, там и лишнее, Друг мой.
И все же, поколебавшись, оставил в подборке — ибо схвачена здесь, мне кажется, за какой-то выступ (кончик рога или копыта?..) потаенная общая сила, разрушающая любовь и делающая людей чужими и одинокими.
Отец лжи — он же и разрушитель любви.
аборты, которые делал я
В бытность студентом-медиком
на обязательной практике
под руководством На Босу-Голову,
преподавателя гинекологии,
носившего лысину девственной чистоты,
а на ней шапочку, смахивающую на ботинок
короля Эдуарда (помните? — был король,
только не помню, чей, и вспомню, был ли) —
так вот, под присмотром На-Босу-Голову
я делал аборты.
Во всех прочих случаях,
объяснял нам На-Босу-Голову,
искусственное прерывание жизни
называют убийством,
а самых маленьких можно…
Я их выковыривал
штук по пять, по шесть в сутки,
иногда по десятку…
Уже на второй день я стал виртуозом,
Музыкальные руки, сказал мне На-Босу-Голову,
у тебя музыкальные руки…
В то время я увлекался геральдикой
и поэзией Шелли, любил Пушкина, Рильке,
а они шли,
разноликие, разнопышные, разношерстные,
ложились под мясорубку,
веером раздвигали ляжки.
Потом накидывали простыню…
шелест поникших крыльев.
Я ничего не видел,
кроме…
Я ничего не видел,
кроме..
Я ничего не видел,
но там, и пространстве,
там цель была —
там Человек творился, да, Человек,
подлежавший… да, да… подлежавший.
Сперва вы чувствуете
сопротивление плоти,
отчаянное нежное
сопротивление
плоть не хочет впускать железку,
но вы ее цапаете
востроносым корнцангом,
плоть усмиряется,
вы работаете…
Странно все же,
как целое человечество
умудрилось пройти сквозь такое
тесное естество…
«Ни одного прободения, —
удивлялся На-Босу-Голову, —
ну ты даешь, парень,
ты вундеркинд, ей-богу,
хорошо, что тебя не выковыряли».
После сорокового я это делал
закрыв глаза.
Самое главное —
не переставать слышать звук
работающего инструмента;
хлюп-хлюп,
а потом…
Простите, я все же закончу:
сперва хлюп-хлюп.
а потом скреб-скреб,
вот и все, больше не буду.
«Уже в тазике, уже в тазике, —
приговаривал добрый На-Босу-Голову, утешая хорошеньких, —
у тебя была дочка,
в следующий раз будет пацан,
заделаем пацана…»
Я ничего не слышал,
кроме…
Я ничего не слышал,
но один раз кто-то пискнул,
и я посмотрел
и его увидел:
в теплом красном кишмише
шевелился там
Человек.
Он хотел выразить идею винта
формулой музыкального тяготения.
Его звали
Леонардо
Моцартович
Эйнштейн.
аборт, который я умолял не делать
…Итак — убит.
Ты вырезать хотела
меня из жизни — из души, из тела,
