Одиночество шамана - [134]

Ящерица, напуганная криком старушки, вместо того, чтобы кинуться наутёк, проворно ринулась вверх, цепляясь когтистыми лапками за брюки Андрея. При этом она широко раскрыла пасть, и стали видны её острые частые зубы; раздвоенный, как у змеи, язык высовывался далеко вперёд и напоминал ужасное жало; животное зловеще шипело и пыталось хлопать по ноге Андрея тяжелым хвостом.

Парень протянул к ящерице руку, намереваясь схватить её, но животное выбросило свой язык как дротик и ожгло пальцы Андрея. Он никогда не слышал, чтобы ящерицы обладали подобным свойством, и, поморщившись от боли, нагнулся, чтобы поднять палку, валявшуюся у камня. С её помощью можно было бы скинуть это отродье с одежды. Однако ящерица, будто уразумев, какая опасность ей грозит, изо всех сил ударила хвостом по колену парня и вцепилась зубами в брюки: ткань затрещала и разорвалась.

– Не дай ей коснуться тела! – кричала Чикуэ Золонговна. – Погоди, я камень возьму. Надо её хорошенько стукнуть!

Старушка подобрала булыжник и решительно двинулась к Андрею. Марго, следуя её примеру, тоже вооружилась камнем. Но обе женщины запоздали с помощью: ящерица, проникнув под брюки, впилась в ногу Андрея и, кромсая её острыми, как бритва, зубами, ввинтилась в тело. Оторопевший Уфименко с нескрываемым ужасом видел, что маленький монстр быстро погружается внутрь раны, напоминая нож, вонзающийся в кусок мягкого сливочного масла. Сергей Васильевич настолько растерялся, что даже не догадался пустить в ход свой довольно объёмистый портфель: им бы он наверняка если не прихлопнул гадину, то смахнул её с колена парня. Правда, Андрей оставил попытку поднять палку и ухватил ящерицу за хвост, но толку-то! Животное резко дёрнулось и, оставив хвост в руке человека, проникло в кровоточащую плоть.

Ящерица ввинчивалась в ногу со скоростью сверла дрели – у Андрея потемнело в глазах от невыносимой боли, и он, уже не сдерживая себя, глухо застонал. Сухой ребристый хвост, который парень сжал в руке, каким-то непостижимым образом извернулся и острым концом втиснулся в ладонь между большим и указательным пальцами; он пропорол мягкую ткань, наткнулся на кость и, обогнув её, сноровисто заскользил под кожей. Она вспучивалась и там, где отходила от мышц, появлялась извилистая багровая полоса сплошного кровоподтёка. Резкая боль волнами разбегалась по всему телу, стучала набатом в висках, сжала сердце стальной хваткой и, перехватив горло узким обручем, заставила Андрея хватать воздух широко открытым ртом.

Парень попытался согнуть руку в локте, чтобы не дать хвосту ящерицы проникнуть в плечо, но дьявольский обрубок принялся неистово таранить кость, чем причинял ему ещё большие страдания. Сама ящерица, ввинчиваясь в плоть, уже добралась почти до его бедра. Прогрызая себе путь, она рвала мягкие ткани, задевала когтями жилы и пребольно царапала берцовую кость.

Андрей, не помня себя от боли, упал на траву; он катался, вопил, прижимался ногой к земле, чтобы хоть как-то притормозить движение злобного животного, но всё было тщетно. Наконец, он взмолился:

– Ниохта, что ж ты медлишь? Помоги!

В ответ – холодное молчание. Будто бы аоми и не слышала его.

– Останови это отродье!

Кажется, Андрей в эту минуту отдал бы всё на свете, лишь бы мука мученическая прекратилась. Ему казалось: поедая его изнутри заживо, ящерица становится больше, и с ещё большим ожесточением вгрызается в плоть.

Побледневшая от страха Марго сначала стояла в немом оцепенении, не зная, что предпринять. Её ужаснул не только вид корчащегося в муках Андрея, но и то, что в мозгу внезапно лихордочно замелькали обрывки когда-то виденных документальных фильмов о животных, непостижимым образом всплывали в памяти целые страницы энциклопедий, справочников, какие-то заметки из газет и журналов – всё это мелькало, наслаивалось друг на друга, спрессовывалось в тугой комок, снова распадалось на части, и вдруг мелькнула картинка: мужчина стягивает резиновым жгутом ногу человека, укушенного змеёй. Почему ей ярко привиделась именно эта картина, Марго и сама не понимала, но, тем не менее, это была подсказка: если крепко перевязать ногу Андрея, то гадине будет труднее двигаться вперёд.

Не мешкая, она сорвала со шляпки капроновые ленты, связала их жгутом и набросила его на ногу парня. Сергей Васильевич, поняв смысл действий Марго, проделал то же самое с плечом Андрея: он ухватил его мёртвой хваткой, пытаясь остановить ползущий под кожей чудовищный обрубок. И лишь бабушка Чикуэ хранила спокойствие. Широко открытыми глазами она вглядывалась в чистое небо и что-то тихо бормотала себе под нос.

– Проклятая старуха! – услышал Андрей злобное шипение Ниохты. – Напрасны твои старания. Орлица высоко, до неё не доходит твоя мольба, – она пронзительно хохотнула. – Холодные звёзды безразличны и равнодушны. Им нет никакого дела до строптивого человечка, возомнившего себя сильным и свободным.

Бабушка Чикуэ продолжала что-то шептать, ритмично покачивая головой. В небе появилась тёмная точка. Она стремительно увеличивалась, надвигаясь на солнце, и вскоре стало понятно: летит какая-то очень большая птица. Её крылья закрыли светило, и в ту же самую минуту подул ветер. Он скользнул прохладной лапкой по лицу Андрея, примял траву и запутался в ветвях берёзы, стоящей у пещеры. Дерево содрогнулось и вытянулось. С ним что-то случилось: его тонкий ствол быстро расширялся; устремляясь вверх, он обрастал новыми мощными ветвями, и на них появлялись не березовые, а вовсе неведомые листья, напоминавшие сверкающие зеркальца-толи. По стволу сновали изумрудные ящерицы с синими глазами, медленно передвигались степенные жабы, а полусонные лягушки норовили забраться в глубокие трещины коры. В густой листве прятались птицы-чока; они сидели молча и даже не шевелились – ни дать, ни взять: искусные чучела, выполненные умелым таксидермистом.