Одиночество шамана - [121]
– Что же мне делать? Вы такого наговорили…
– А ничего не делать! – засмеялась дама. – Просто – жить. Ещё лучше: бежать от этого мужчины и не оборачиваться.
– Скажете тоже! Да и не верю я ни единому вашему слову.
– Настя, мы впервые в жизни видим друг друга, – женщина жалостливо посмотрела на неё как на убогонькую. – Ну, откуда бы я, допустим, знала ваше имя? Всё – на ладони, вся ваша судьба там. Я всего лишь чтец.
– Ну и что? Всей этой хреномантии грош цена, если она не оставляет человеку свободы выбора!
– Вот и выбирайте, милая!
Дама насмешливо поклонилась и отошла от Насти, но вдруг, что-то вспомнив, повернулась и с лучезарной улыбкой спросила:
– Всё равно подарок дарить будете, Настя?
Настя, ошарашенная неожиданными откровениями случайной гадалки, не сразу поняла, о чём речь, но, поняв, закивала:
– Да, конечно.
– Вот, возьмите, – дама вытащила из сумки галстук и протянула его девушке. – Любимым мужчинам нужно оставлять приятные воспоминания.
Настя видела, как женщина вышла из магазина, но за стеклянной дверью будто сразу испарилась: по ту сторону так и не появилась. Затеряться в толпе она тоже не огла, поскольку народ на выходе не кучился. Правда, отошла какая-то странная фигура – то ли женщина, то ли мужчина, не понять: человек был одет в бежевый халат, украшенный яркими узорами, на голове – шапочка с дурацкими кисточками; широкий пояс стройнил фигуру, и на нём болтались то ли колокольчики, то ли что-то вроде них.
Настя решила, что эта фигура – «живая реклама»: в городе Ха производители товаров и услуг с некоторых пор стали нанимать и обряжать во всякие несусветные одежды молодых людей. Идёшь по центральной улице имени графа Муравьёва-Амурского, глазеешь по сторонам, вывески рассматриваешь, а к тебе вдруг, допустим, аист подлетает: под два метра ростом, клювом щёлкает: «Купите стиральный порошок нашей фирмы!» Или Чебурашка подкатит, или медвежонок, смешно косолапя, протянет визитку: «Все мишки любят мёд. Берите его только в этом магазине. Он там самый натуральный!» А смешнее всех было нечто прямоугольное, окрашенное в металлический цвет и с эмблемой одного местного банка: «Открой счёт и прими участие в розыгрыше приза. Можешь получить большой килограмм серебра!» Как будто килограмм бывает большим или маленьким, килограмм и есть килограмм.
Фигура в экзотическом халате медленно проплыла до перекрёстка, постояла там, ожидая зеленого огонька светофора, но тот почему-то долго не зажигался. Фигура потопталась-помялась, поозиралась по сторонам, а потом вдруг подскочила на месте, оттолкнулась от асфальта и перепрыгнула через поток машин на противоположную сторону.
Этот прыжок вполне можно было бы занести в Книгу рекордов Гиннеса: взять четыреста метров в длину без разбега – это круто! Но люди, стоявшие у светофоров по обе стороны дороги, вели себя обычно: переговаривались, смеялись, одёргивали детей, которым надоело ожидание. Никто, кажется, не заметил необычное. Настя, кстати, тоже не видела, как фигура перепрыгнула дорогу и, оказавшись на другой стороне, степенно и с достоинством прошествовала до антикварной лавки.
Подлинных раритетов там, в общем-то, не водилось: город Ха всё-таки сравнительно молодой, и 150 лет ещё нет, так что подлинных старинных вещей у горожан не скопилось, зато лавка была сплошь уставлена всякими сувенирами. Чего тут только не было! И корзинки, плетенные из бересты, и большие блюда, вырезанные из тиса и липы, и деревянные фигурки каких-то божков, и меховые тапочки с яркими узорами из кожи, и курительные трубки самых разных размеров и форм, и поделки из полудрагоценных камней, и красочные панно из высушенных листьев и плодов лесных растений, и глиняная посуда, и вполне современная керамика, но посетителей больше притягивал маленький отдел с самыми настоящими древностями амурских аборигенов.
Тут можно увидеть темные фигурки сэвенов, склизкие от накопившегося на них тука: не одно поколение какой-нибудь ульчской или нанайской семьи выполняло древний обряд кормления идолов – потчевало их самыми вкусными кусками мяса, обмазывало рыбьим жиром; взамен духи покровительствовали людям. Подвешенные, как корюшки на вешалах, болтаются различные обереги из коры березы, дуба, осины, порой это просто какая-нибудь щепка или кусок луба, на котором выцарапана жуткая образина: считается, что она обладает магической силой и охраняет владельца от всяких невзгод. Отдельно разложены коврики, халаты, варежки, чуни с бисерным орнаментом – всё это, как сказали бы в комиссионке, «б/у», но оттого ценность вещей в глазах коллекционеров только возрастает. Одежда пахнет рыбой, чем-то кислым, затхлым.
И уж совсем наособицу выложены шаманские ритуальные предметы: пояса, бубны, темные толи, колотушки, бубенчики, полуистлевшие маски с едва различимыми на них рисунками, фигурки жаб, ящериц, змей, каких-то неправдоподобно ярких птиц, похожих одновременно на кукушку, дикушу и лебедя – эдакий гибрид языческой культуры. Под белой тряпицей продавец держит несколько деревянных сэвенов. Говорят, шаманы носили их на пояснице, и в этих грубо отесанных, засаленных фигурках большая сила – сэвены помогали своему владельцу в его путешествиях за пределы привычного мира, насылали порчу на врагов, излечивали недуги у сородичей.
Молодой журналист Игорь Анкудинов после окончания университета едет работать на север Камчатки – в Пенжинский район, известный на весь мир мощными приливами в устье реки Пенжина.Именно через этот район на Камчатку когда-то шёл шёл отряд первых русских первопроходцев Владимира Атласова. Среди казаков был и некто Анкудинов – то ли родственник, то ли однофамилец.Игорь Анкудинов поехал работать в редакцию маленькой районной газеты на север Камчатки, потому что надеялся: профессия журналиста позволит поездить по этим местам и, возможно, найти какие-либо следы первопроходцев.Что из этого вышло – об этом читайте в книге…
О любви мечтают все. Порой кажется, что этими мечтами пропитан воздух, которым мы дышим. Или просто кто-то рядом надкусил кисло-сладкое яблоко. Яблоко раздора. С него началась Троянская война. Но с простого яблока может начаться и самая великая история любви…История с названием «Яблоко по имени Марина»!
На берегах великой дальневосточной реки Амура живет народ нани, чаще его называют нанайцами. Оносятся они к северным народам России. Раз в год нанайцы собираются на большой праздник. На нём соревнуются мастера национальных видов спорта, устраиваются гонки на байдарках и оморочках, проводятся выставки декоративно-прикладного искусства, местные кулинары удивляют народ яствами, приготовленными по рецептам прабабушек, а сказители рассказывают и детям, и взрослым легенды, сказки и были.Прежде, чем начать сказку, рассказчик обязательно произносит междометие-заклинание: «Ка-а! Ка-а!» По поверьям, оно оберегало рассказ от бусяку – мифических существ, похожих на наших чертей.
«А я не хочу ходить по кругу. И все-таки хожу… И затаиваюсь в собственном теле, как в укрытии, – и ничего мне не страшно, я освобождаюсь от особых примет, становлюсь как все и не позволяю себе никаких вольностей, и даже моя улыбка – не моя…»Герой фантастического романа Николая Семченко попадает в странную историю, его ждут невероятные приключения, и в конце концов он поймёт о жизни нечто очень важное. Такое, что вам и не снилось!
О «снежном человеке» слышали все, о Калгаме – навряд ли. Этого великана придумали нанайцы – народ, живущий на берегах великой дальневосточной реки Амур. В их легендах рассказывается о великане Калгаме. Он – хозяин гор, скал и рек, ведающий пушным зверем и рыбой. Повесть «Великан Калгама и его друзья» – это сказка. Она основана на мифах, сказках и преданиях малых народов Севера. В детской литературе уже есть великаны, самый известный из которых, пожалуй, Шрек. И пока никто не знает о Калгаме, родина которого – Амур, Дальний Восток России.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.