Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов - [135]

…Линия Пушкина («Медный всадник») – Гоголь («Шинель») – Достоевский («маленькие люди») – Чехов «плюнул на лысину»[1037] – все это линия века.

У Сухово-Кобылина («Встречи с прошлым» – М., «Советская Россия», 1978, вып. 3, с. 20. «Странная судьба». Из дневника А. С.-К.) есть фраза: «Рак чиновничества, разъевший в одну сплошную рану тело России, едет на ней верхом и высоко держит знамя Прогресса!»

…«Русская литература», 1, 1984. О. Дилакторская. Фантастическое в повести Н. В. Гоголя «Нос».

Ковалев называл себя майором, а был коллежским асессором. Существовал приказ: «Запрещается гражданским чиновникам именоваться военными чинами» (Свод законов, с. 119).

Уродство – помеха для чина.

«Болезненное положение… по неизлечимости, не позволяющее вступить в какую-либо должность».

А ведь действительно представить председателя горисполкома, от которого нос ушел, а? А ему – в Горком? А ему – на собрание, где тысяча жителей? Да и жена что скажет? Разве можно так?! На государственной службе без носа можно, если не командуешь, а если командуешь – это смешно. И тут уж смеются не над тобой без носа, а над начальником, над властью – вот беда-то какая!

Гоголь дает возможность понять «поэтику чина», а в Акакии Акакиевиче – «поэтику раба», первой ступени сознания…

Кстати, переход самодовольного, очень узнаваемого Чиновника в человека без носа, то есть в служебно безнадежного, беспомощного, – это прекрасно!

30.5.83. Мама, мама! Снилась мне столь явственно – голос ее. Звонит Сашке, разговаривает весело, как она умела. «Здравствуйте, когда вы меня в театр позовете?» Я взял трубку с недоумением, она мне говорит, что в Елисеевском нового директора назначили, столько народу – пробиться невозможно (это, видимо, о Сашкином театре[1038]). Я говорю, что, ты дома была? Да, у вас там чисто!

Господи! Проснулся с трудом, заставил себя проснуться. Милая моя, живем как жили, а тебя нет.

Все ли я сделал, что мог? Наверное, не все. Ну теперь ты выше меня, с папой рядом, он тебя ждал 15 лет один, с Мишей ты – так и я через какое-то время возникну.

Целую тебя и очень люблю, мамочка.

22.8.84. Из моих детских военных впечатлений, может быть, самое забавное – радость игры. Все внове, все красиво. Окна надо заклеивать, а Борька, Мишкин друг, на Кирочной сделал из бумаги пальму… Я радовался именно красоте… В войну еще не верилось, даже когда стреляли по первым немецким самолетам, я ощущал только радость.

13.9.83. Полная прострация, которую не выношу. Пишется лучше – тогда не пишется дневник. И наоборот. Фактически дневник – это цепь моих стоянок. Сейчас очередная.

25.9.84. Написать бы пьесу об учителе… у которого никогда не было девушки. И в него влюбляется десятиклассница. Он в ужасе, а она его подстерегает на каждом шагу. Учитель – просветитель, одержимый идеей воспитания, а она… тоже одержима, но им.

1.11.84. Вдруг у Чехова в «Трех сестрах» вычитал и удивился – Ольга в первых фразах говорит сестрам об отце: «Он был генерал и командовал бригадой». Будто они не знают! Странно…

17.12.84. Повесть о войне. Я. Госпиталь. Женщины. Штаб госпиталя. Сумерки. Любовь. И женщина, готовая на любовь с мальчиком. Солдат. Отец – врач. Его любовь. Мать…

Сестричка, за которой ухаживает солдат – и любит ее. Похоронка. Она уходит на фронт. Привозят в госпиталь без ноги.

26.9.85. Разговор с врачом:

– Душа есть?

– Нет.

– А как ты ощущаешь смерть на операционном столе?

– Работаем впятером – я, три ассистента и больной. Все нормально. И вдруг что-то будто бы отлетело.

28.10.85. Я вдруг, читая книгу, подумал, что в этой квартире нет моего детства. Нет прошлого. Нет мамы и папы. Прошел по комнатам и нашел только графин с монограммой: «22.10.49». Мне 19 лет, я кончаю 10‐й класс. Старше этой вещи ничего нет, ничего не связывает меня с моим прошлым.

Для Оли есть вещи, которые были свидетелями ее рождения, даже, возможно, свидетелями рождения ее матери…

А вот вчера у Лены видел люстру, привезенную Мишей к себе домой[1039]. Она-то знала меня еще на Петра Лаврова, может, с рождения. Я не сообразил, не поздоровался с ней. Странно! Даже парадоксально! Эта люстра со стеклянным, вернее, фарфоровым ободом, пережила Мишу, она переживет и меня…

Ну и вывод: стекло крепче человека!

21.6.86. Сюжет. Старушка в капоре, в пальтишке старого покроя, в очках на ниточке приходит в больницу в неприемный день. Там умирает ее приятельница…

Ее не пускают.

– Приходите завтра с 4 до 6.

– Милая, да мне и не дойти больше. А потом она просила передать – не доживет до следующего дня.

– Дожила до сегодня, доживет и до завтра, – говорит сестра приемного.

Здесь может быть их прошлое – обе сидели или были на поселении.

5.12.86. Тема киносценария. Мальчик 5 лет подавляет поступки матери, заставляет ее делать так, как ему этого хочется. Не принимает ее знакомых, не дает ей согласиться, ответить любовью на любовь, ломает жизнь настоящего хорошего человека. Даже деревня (дача), где ей хорошо, ему не нравится.

6.3.87. Водопроводчик приходит к писателю, а писатель не знает, как парню, который поступал (и не поступил) в университет, сунуть треху. Оказывается, водопроводчик пишет рассказы. Он волнуется, как попросить писателя их прочитать. Две позиции – две разные мысли. Писатель хуже этого мальчика-водопроводчика со шлангом.