Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - [113]

.

Разумеется, нельзя было ожидать, что сенат будет сутками напролет слушать запутанные и отвратительные свидетельства. Собственно расследование было проведено заранее и заслушано особой коллегией судей, и по их докладу не имелось никаких сомнений относительно вины Педия. Он получил взятку в 300 тыс. сестерциев (12 тыс. долларов) за изгнание римских всадников из своей провинции и предал семерых провинциалов, друзей этих всадников, потерявших своих покровителей, смертной казни; хуже того, он принял еще одну взятку в 700 тыс. сестерциев (28 тыс. долларов) за грубейшее нарушение закона: приговорив другого всадника сначала к наказанию розгами, затем к ссылке в каменоломни, в итоге этого человека задушили в тюрьме. Таким образом, знатные провинциалы из Азии представили совершенно точное описание злодеяний своего бывшего губернатора. Числились за ним и более мелкие проступки, но он уже в них сознался и отделался несколькими штрафами. Так что единственное, что оставалось сделать, так это сенату определить окончательное наказание для Педия.

Он важный аристократ со множеством связей. Должен ли сенатор, бывший консулом, быть осужден и уничтожен, даже если он допустил злоупотребления, управляя своей провинцией, брал взятки и осудил на смерть всадника – одного из тех новоявленных аристократов, которых обязан презирать каждый подлинный сенатор? Педий имел немало друзей, которые советовали ему отрицать все обвинения, уверяя, что сурового приговора ему вынесено быть не может; так что он демонстративно дерзко посмотрел на Кальва, когда тот начал произносить свою речь.

Клепсидры – водяные часы; методы обвинителя; аплодисменты в сенате. Как только главный обвинитель начал свою речь, снова появились служители, поставившие рядом с ним большой стеклянный сосуд с водой, укрепленный на деревянной подставке. Внизу сосуда имелось небольшое отверстие, через которое вода по каплям вытекала во второй сосуд, расположенный под первым. Когда первый сосуд опустошался, служители тут же наполняли его вновь. Кальв знал, что в его распоряжении было «только четыре клепсидры» (около двух часов). Этого оказывалось, по его мнению, совершенно недостаточно для произнесения обвинительной речи, хотя многим адвокатам разрешалось говорить и по двенадцать клепсидр. Но еще должны были произнести свои речи и другие ораторы, после чего сенату полагалось обсудить их выступления и вынести свое решение.

Не теряя времени, Кальв страстно начал свою речь, и в течение довольно долгого времени звучная латынь его голоса заполняла все пространство курии. Он особо выделил всю чудовищность преступления, в результате которого оказался предан смертной казни не провинциал, не простой римский плебей, но римский всадник. Речь его изобиловала изысканными оборотами и явно импровизированными аллюзиями, метафорами и сравнениями – должным образом отработанными за полмесяца до выступления в сенате. По ходу дела он не преминул высказать пространную и чрезмерную благодарность за доброту и либеральность императору, который снизошел до передачи этого дела на усмотрение самого сената. Слова буквально душили его, когда он призывал отцов-законодателей во имя Справедливости, Добродетели, Божественного Возмездия и всех божеств – хранителей государства покарать ужасные злодеяние такого преступника, как Педий.

Во время его речи сенат воодушевлялся красноречием Кальва. Сначала его ближайшие друзья, которые сидели сразу за ним, начали восклицать «Euge!»[298] и «Sophos!»[299], затем все пространство зала заполнили громкие аплодисменты. К ним присоединились и сидевшие в курульных креслах – на помосте, консул даже привстал, словно притянутый оратором, и адвокаты Педия любезно похлопали в ладоши – Кальв профессионально заинтересовал публику, которая так же внимательно будет слушать их собственные выступления.

Вскоре, слишком быстро, по мнению оратора, да и тех сенаторов, которые любили «добрые старые времена», когда адвокат мог витийствовать целый день, все четыре клепсидры изошли водой. Кальв закончил говорить и тут же оказался окруженным своими друзьями, которые сравнивали его выступление по силе воздействия с речами Катона[300], Гортензия[301], Цицерона, а также таких более поздних мастеров слова, как Корнелий Тацит. Кальв незамедлительно отправил своего вольноотпущенника сообщить Гратии о таком «чудесном триумфе» – вне зависимости от будущего вердикта сената.

Речь защитника; методы профессионального адвоката. После того как порядок был восстановлен, со своего места поднялся серьезный пожилой сенатор – Квинт Сатурий – для ответа обвинителю. Он был известен как профессиональный адвокат, но злые языки утверждали, что на заре своей карьеры при Домициане он был delator (профессиональным обвинителем) и сделал целое состояние на обвинениях ни в чем не повинных жертв, впавших в немилость этого императора-тирана. С тех пор он никогда не брался выступать адвокатом в сомнительных случаях. По закону он мог получать в качестве гонорара только сумму в 10 тыс. сестерциев (400 долларов) от каждого клиента. Но эти многочисленные «друзья» имели массу других возможностей выразить адвокату свою «благодарность», так что к настоящему времени состояние Сатурия было огромно. Сегодняшним утром он тщательно смазал глазной мазью кожу над своим левым глазом в знак предстоящего выступления в качестве защитника. Его тога уже уложена многочисленными складками, пальцы на руках унизаны кольцами с драгоценными камнями, а его мощный голос вскоре заполнит всю курию.