Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - [112]

В центре помоста находится величественная позолоченная статуя Виктории с распростертыми крыльями и развевающимися одеждами, стоящая на шаре и держащая в вытянутой вперед руке лавровый венок[294]. Перед ней, на небольшом алтаре, дымятся несколько углей. Сбоку помоста открывается дверь и появляется ликтор со связкой фасций. В зале, полном сенаторов, сразу же смолкают все разговоры и воцаряется тишина; все облаченные в тоги фигуры одновременно встают, приветствуя входящего председательствующего консула Гая Ювентия Вара[295], сопровождаемого свитой из магистратов, у каждого из которых на плечах красуется подбитая красным toga pretexta.

Открытие сессии; испрашивание благословления. Сохраняя серьезные выражения лиц, все господа опустились в свои курульные кресла; столь же серьезно Вар высыпал горсть благовоний на горящие угли перед алтарем Виктории, и их аромат заполнил зал. Затем Вар выпрямился во весь свой немалый рост и сделал рукой сенаторам знак, чтобы они сели. Затем, когда все они расселись на своих скамьях, он громко и отчетливо произнес: «Внесите священных птиц!»

Никто даже не улыбнулся, когда два служителя внесли и поставили на помост небольшую плетеную клетку, в которой трепыхались несколько домашних кур. Консул встал с кресла и подошел к ним; рядом с ним занял свое место пожилой сенатор, также облаченный в претексту и держащий в руках жезл с завитой спиралью головкой – lituus, знак принадлежности к коллегии avgur’ов, имевших законные полномочия оглашать волю богов. А полной тишине слуга протянул небольшое блюдо с зерном консулу, который осторожно рассыпал горсть зерна перед птицами. Последние, не кормленные несколько дней, тут же принялись клевать зерна, делая это с такой энергией, что несколько зерен даже упали из клетки на каменный пол – самый превосходный знак. Авгур наклонился, всмотрелся в поведение птиц, затем, высоко подняв свой жезл, произнес священные слова: «Нет никаких плохих знаков или звуков!»

Клетка с курами, используемыми для предсказания

Вздох облегчения пронесся по всему сенату. Служители унесли клетку с птицами. Консул с отработанным достоинством завернулся в большую накидку и повернулся к ожидавшему его слов собранию. Мы присутствовали при «божественном действе», теперь можем наблюдать и «действо человеческое».

Обсуждение текущих дел; проведение формального голосования. Даже в период империи все-таки чудесно быть консулом, в сопровождении двенадцати ликторов время от времени обсуждать дела с императором и председательствовать в собрании, в самом великолепном во всем мире. Вар ведет себя с неизменным достоинством аристократа, который проделал долгую карьеру в сенате и теперь достиг вершины своих стремлений. Он сохраняет в сенате все традиции своего античного предшественника, и торжественные ритуалы в нем мало чем отличаются от того великого собрания, которое бросило вызов Карфагену и стерло его с лица земли.

Основным вопросом повестки сегодняшнего заседания должен был стать суд над Педием, но сначала требовалось рассмотреть и некоторые менее значительные вопросы. Консул получил запрос от пропретора Сицилии («сенаторской» провинции): можно ли ему получить полномочия освободить от уплаты налогов некоторые крестьянские хозяйства в окрестностях города Агригентума[296], которые пострадали от насекомых-паразитов? Вар начал решение этого вопроса с произнесения освященной временем формулы: «Мы оставляем на ваше рассмотрение, patres conscripti, может ли это быть хорошо и пойдет ли на пользу римлян». Затем в хорошо подобранных выражениях он изложил суть запроса губернатора и прочитал несколько посланий, в которых обосновывалась просьба крестьян; закончив излагать relation – «представление вопроса», – он завершил свое обращение к сенаторам другой формулой: «Не угодно ли вам высказать свое мнение по этому вопросу?»

Если бы вопрос являлся спорным, то по нему сразу же начались ожесточенные дебаты, но запрос губернатора, основанный на разумной политике, совершенно не стоил каких-либо дискуссий, и почти все желали перейти к суду над Педием. Так что консул, выждав немного, спросил: «Да будет ли вашей волей дать согласие на это? Тогда пусть все отцы-законодатели, согласные с этим, выйдут направо!»

Один словоохотливый пожилой сенатор, обрадовавшийся было случаю поговорить, и в самом деле начал кричать: «Consule! Consule!» («Начать обсуждение!») Если бы к нему присоединились еще несколько сенаторов, Вар был бы вынужден открыть продолжительное обсуждение; любитель поговорить остался в одиночестве. Сенаторы едва ли не в едином порыве встали и потянулись в правую часть курии. Никто даже не подумал перейти влево. Решение приняли единогласно. Затем собрание вернулось на свои места; все взоры обратились на консула, который громко и четко произнес: «Пусть вперед выйдут обвинители Секста Аннея Педия!»

Предъявление обвинения в ходе сенатского суда. Публий Кальв встал с первого ряда скамей, повернулся лицом к защитнику, позволил множеству складок своей тоги живописно расположиться вокруг своей фигуры, отбросил их немного назад таким образом, чтобы стала видна пурпурная латиклава, проходящая по нижнему краю его туники, и тщательно развернул кольцо на своем пальце так, чтобы украшающий его громадный изумруд бросал блики при движении руки. За его спиной, слегка нагнувшись к хозяину, расположился его доверенный вольноотпущенник, вроде бы явно для того, чтобы передавать своему господину папирусы и восковые таблички с записями, которые тот захочет прочитать, но на самом деле – чтобы шепотом подсказывать тему во время выступления: «Сбавь свой тон!», «Говори громче!» или «Не кричи так!» и давать другие советы во время произнесения речи