Один день что три осени - [94]

Эта история была известна яньцзиньцам вот уже три с лишним тысячи лет, но среди них так и не нашлось смельчака, который бы отважился рассказать об этом Хуа Эрнян, и тем более преподнести ей эту историю в качестве шутки.

Это, пожалуй, самый смешной яньцзиньский анекдот.

Где Интао вышла на берег

В городе Цзюцзяне, что находится в провинции Цзянси, проживает много рыбаков, которые из поколения в поколение живут за счет того, что ловят рыбу в Янцзы. Они уходят на рассвете и возвращаются уже к сумеркам, после чего продают свой улов мелким торговцам. Был среди этих рыбаков молодец по фамилии Чэнь, народ звал его Чэнь Эргэ. Как-то раз на закате, возвращаясь к берегу, он заметил, как у носа лодки неожиданно бурно заплескалась вода и поднялись волны. Решив, что ему не иначе как встретился целый косяк рыб, рыбак радостно поблагодарил провидение за щедрый подарок и забросил рыболовную сеть. Когда же он стал вытягивать ее обратно, та показалась ему необычно тяжелой, в тайне он уже приготовился увидеть сразу несколько больших рыбин. Еле-еле он вытащил свою сеть и едва не потерял дар речи: вместо рыб в нее попалась прекрасная дева. Смерив взглядом рыбака и оценив его странный вид, она смахнула с лица воду и спросила:

– Братец, а какая сейчас эпоха?

– Эпоха Сун, – ответил Чэнь Эргэ и тут же задал встречный вопрос, – а вы кто?

– Меня зовут Интао, – теперь Интао поняла, что потоком реки ее занесло во времена эпохи Сун.

– Зачем ты бросилась в реку? – спросил Чэнь Эргэ.

– В двух словах не расскажешь.

Тут же на берегу стоял кабачок, который держал хозяин Сун, у него была жена, которую звали Лао Ма. Причалив к берегу, Чэнь Эргэ повел Интао в этот самый кабачок. Лао Ма, заметив, что Чэнь Эргэ пришел с промокшей с ног до головы девицей, тут же поинтересовалась:

– Чэнь Эргэ, ты где ее подцепил?

– Не подцепил, а выловил, выловил прямо из Янцзы, – ответил Чэнь Эргэ.

Испокон веков всегда находилось немало тех, кто хотел свести счеты с жизнью, а если таковые жили рядом с Янцзы, то утопленники никого не удивляли, поэтому Лао Ма тут же предложила:

– Раз спасли, надо поскорее обогреться.

«Обогреться» в сунские времена означало «обсохнуть», разместившись у жаровни с углем. Прежде чем «обогреть» девушку, Лао Ма дала ей одежду и предложила Интао переодеться; переодевшись в сухое, Интао искренне поблагодарила хозяйку.

Пока Интао грелась у жаровни, Лао Ма принялась ее расспрашивать:

– Судя по говору, ты не местная?

– Пока я сюда добралась, мне пришлось проделать нелегкий путь, надеюсь, тетушка, вы поможете мне здесь освоиться?

– Да такой прелестной девице я и жениха подыщу, ты не против?

– Полностью полагаюсь на вас, тетушка.

– А за своей семьей ты не скучаешь?

– Если бы скучала, то здесь бы не оказалась.

– А что так?

– В двух словах не расскажешь.

– А где твоя семья?

– Об этом лучше промолчать.

Лао Ма поняла, что молодая женщина явно что-то скрывает; а разве будет кто-то топиться, если ему нечего скрывать? Поэтому она прекратила расспросы и, спохватившись, спросила:

– Ты хоть ела что-нибудь?

– Перед тем как прыгнуть в реку – нет.

Тогда Лао Ма тут же подозвала приказчика и распорядилась:

– Возьми живую рыбину и приготовь суп, пусть наша гостья для начала как следует согреется.

– Премного благодарю, тетушка, – тут же отозвалась Интао.

Приказчик отправился на задний двор за рыбой, а в это время в кабачок степенной походкой прошествовал некий человек в головном уборе ученого мужа. Прямо за ним, держа обеими руками письменные принадлежности, следовал служка. Вошедший приходился тетушке Лао Ма младшим двоюродным братом и был известен в Цзюцзяне как один из сюцаев[38]. Поскольку ни Лао Сун ни Лао Ма писать не умели, то этот родственник пришел, чтобы сделать для них благопожелательные надписи к приближающемуся Празднику весны. Тут, держа в руках выловленную рыбину и ничего не видя перед собой, влетел приказчик и врезался в служку. Рыбина, тоже ничего не видя перед собой, угодила служке в лицо, тот вскрикнул и выронил из рук каменную тушечницу, которая приземлилась аккурат на груди у Интао. Интао тоже вскрикнула и повалилась на пол. Тетушка Лао Ма принялась укорять приказчика: «Вот бестолочь, ничего не видишь дальше своего носа». Служке от нее тоже досталось: «Вроде приличный человек, а руки не оттуда растут». Поддерживая Интао, она помогла ей подняться.

– Дочка, сильно тебя ушибло?

– Ничего страшного, тетушка, – ответила Интао, прикрывая плоскую грудь, – просто дыхание перехватило.

Лао Ма заботливо проводила ее в комнату и уложила отдохнуть.

Пока Интао отходила от случившегося, ей довелось услышать разговор сюцая и рыбаков, которые обсуждали последствия того, что могло произойти с ее грудью, которая приняла на себя удар тушечницы. Перебивая друг друга, мужчины одну за другой выдвинули три версии: 1) что ее грудь после такого удара стала еще более плоской; 2) что теперь вместо груди у нее образовалась впадина; 3) что, возможно, грудь, наоборот, опухла и стала чуть больше.

Интао рассердилась: мало того, что ей, бедолаге, крепко досталось, так эти мужланы еще и подняли ее на смех, полный беспредел! Похоже, жителям сунской эпохи дикости было не занимать – надо бы пойти и объясниться с ними как следует; однако, немного поразмыслив, она вдруг сообразила, что все эти шуточки можно сложить в целую серию шуток, которые состояли из коротких анекдотов. Тут же она вспомнила о правилах Яньло-вана, которому требовались именно такие короткие анекдоты, причем не меньше пятидесяти штук. Вместе с остальными короткими анекдотами, которые Интао собирала все это время, сейчас у нее выходило ровно пятьдесят штук. Интао тут же сменила гнев на милость, хорошенько запомнила эти анекдоты и приготовилась возвратиться к Яньло-вану, который обещал ей даровать перерождение. Ради такого важного события она могла вытерпеть любые насмешки. Хоть, мне от вас, о Владыка, никуда не деться, зато я смогу порадовать вас анекдотами. Тут Интао вздохнула: куда меня только не заносило, из Яньцзиня – в Ухань, из Уханя – в Цзюцзян, в какие только переплеты я не попадала, никогда бы не подумала, что переродиться мне суждено именно здесь, и что спасет меня рыбак эпохи Сун.