Одевая эпоху - [76]

XIX. Гастрономия

В самом начале этой книги я упоминал, что в детстве отличался плохим аппетитом. Должен признаться, с возрастом я стал чревоугодником, и теперь некоторые мои друзья даже считают меня большим знатоком гастрономии. Этой наукой, основанной на практическом опыте, во Франции может заниматься каждый, поскольку у нас, во-первых, лучшие в мире продукты, а во-вторых, самые искусные повара.

Чтобы стать настоящим гурманом, надо пройти особую подготовку, накопить большой запас впечатлений, как приятных, так и неприятных. Надо совершать экспедиции в район Бордо, Шампань и Бургундию, чтобы изучить знаменитые вина и развить в себе таланты дегустатора.

В Эперне, крупнейшем центре производства шампанского, в одном отеле я видел, как иностранцы заказывали сотерн[360]. Разве это не кощунство?

Я видел слезы главного сомелье «Серебряной Башни»: этот хранитель гастрономических традиций плакал, потому что иностранцы, опустошавшие его погреб, совершенно не разбирались в вине. «Эти невежды, – жаловался он, – берут мои самые лучшие, редкие вина, люр-салюс[361] 1863 года, шато-лафит[362] 1875 года, обрион[363] 1900 года, а после ужина просят принести им кружку пива! Они, видите ли, еще не напились!» Скоро на свете не останется настоящих знатоков вина, а наши погреба опустеют. Разве можно восстановить энологическую библиотеку и музеи, которые были раньше у Бракессака (в кафе «Вуазен»), в «Мезон д’Ор» или в «Кафе Англэ»?

На мой взгляд, художнику нужно есть только вкусное, скверный обед должен вызывать у него такое же отвращение, как неэстетичное зрелище. Я лучше обойдусь без ужина, чем стану есть нездоровую или неумело приготовленную пищу. Мне всегда казалось, что составление меню и приготовление вкусного ужина – это занятия, достойные аристократа.

Считается, что кухня – место сугубо прозаическое, однако приготовление и поглощение еды могут радовать не только тело, но и душу. По крайней мере, так я думаю всякий раз, когда обедаю у моего друга Вердье[364], замечательного шеф-повара старой школы и автора интереснейших книг о кулинарии.

В свое время я состоял в объединении гурманов под названием «Клуб Ста». Там я пережил обиду, о которой хочу рассказать, чтобы рассеять все недоразумения по этому поводу.

«Клуб Ста», объединявший сто любителей вкусной еды, возглавлял некто Натан Луи Форест, по профессии журналист.

У него был больной желудок. Когда он председательствовал на банкете, то вынимал из кармана два свежих, только что из-под курицы, яйца, незаметно передавал их повару и говорил:

«Три минуты». Как вы понимаете, его обязанности в клубе были чисто символическими, и катар желудка ему не угрожал. Однажды все мы, члены клуба, собрались отужинать на «Парижской барже», которая во время сражения под Марной была собственностью и резиденцией маршала Жофра [365].

В приглашениях указывалось, что членам клуба не разрешается приводить с собой гостей. Мы должны были ужинать в своем, узком кругу.

Мы сели за стол. По одну сторону от меня сидел мой друг Крет, по другую – Ламбержак, до войны участвовавший в велогонках, славившийся прямотой и хлесткими, язвительными ответами тем, кто хотел его задеть. Впрочем, это только прибавляло ему обаяния.

Мне вспоминаются слова Лафонтена[366]:

Пир удался на славу.

На столе было все.

Но кое-кто испортил праздник.

Рядом с председателем сидел какой-то человек, мы видели его в первый раз, и никто нам его не представил. Когда ужин близился к концу, этот господин вдруг встал и предложил всем продегустировать прекрасное, замечательное вино.

Он представлял фирму-производителя этого вина и привез на пробу пятьдесят бутылок. Вино называлось «шато-де м. к.» (не хочу приводить здесь название этого пойла, во-первых, чтобы на меня не подали в суд, а во-вторых, не желаю делать ему рекламу). «Вино, которое вы попробуете, – хвастался представитель фирмы, – изготовлено в лучших традициях Турени». Он хотел было пуститься в долгие рассуждения на эту тему, но мы с Ламбержаком возмутились: «На официальных собраниях клуба нельзя заниматься продвижением торговых марок, это записано в уставе».

Мы попросили представителя фирмы не нарушать устав и сесть на место. Кругом поднялся ропот одобрения, все присутствующие были согласны с нами. Однако месье де К…в… запротестовал: по его словам, он вовсе не собирался заниматься рекламой – в этом нет нужды, его вино и так достаточно известно, – но хотел только подчеркнуть, что напиток изготавливается по древней, ныне уже почти забытой технологии. Он готов гарантировать качество и т. д. и т. п. Наконец, я не выдержал и крикнул ему с места: «Ну все, хватит! У вас есть с собой тетрадь с бланками заказов? Запишите, что я беру двести бутылок, и сядьте на место!»

Позже выяснилось, что эта отповедь произвела неприятное впечатление, а месье де К…в… оказался личным гостем председателя. (Надо же! А говорили, гостей не будет!) Но друзья обступили меня и заверили в своей поддержке. Затем я ушел.

На следующий день я послал председателю Натану Луи Форесту заявление, в котором просил больше не считать меня членом клуба.

Ответа на письмо я не получил, однако мне пришел вызов на Дисциплинарный совет. Я написал совету, что не признаю подобных судилищ и уже попросил аннулировать свое членство в клубе. После чего руководящий комитет, или совет, или президиум, заочно устроил надо мной суд чести и торжественно исключил меня.